приходит чужой, немилый.
Взгляды жестче, а фразы резче…
«А где крылья твои?» – спросил он.
И не знаю я, что ответить.
Следы
В отраженье оконном ловлю силуэт:
смутной тени твоей отражение,
мне никак не постичь этот странный секрет
твоего для меня притяжения.
Календарных листков стала гуще метель:
с неба сыплются сводки сухие,
время крутит свои жернова всё быстрей
вереницами лиц и событий.
Мы разводим мосты. У последней черты
отрекаемся снова от суженых.
Оставляем. Бросаем. Уходим. К чужим
берегам прибиваемся душами.
И других мы при встрече целуем теперь,
но, кому-то легко улыбаясь,
мы несем в себе тяжесть всех давних потерь,
что у нас за плечами остались.
Право памяти
Я люблю тебя. И не мучусь
безысходностью этой страсти.
Пусть всё небо сегодня в тучах,
я легко улыбаюсь ненастью.
Я люблю тебя. Пусть неизбежно
твое скорое отречение,
на прощанье коснусь тебя нежно
и с собой заберу навечно:
этот легкий горчащий запах,
это нежное прикосновение,
на часах половину пятого,
предрассветное это томление…
Пусть сменяются злые даты —
этот миг вновь вернет мне силы.
Милый, милый, ведь то, что дал ты,
было больше, чем я просила.
Двойники любви
Может, наши часы опоздали на час или два,
а компьютерный вирус внедрился
в защиту программную,
может быть, мы с тобой отразились не в тех зеркалах
и пропали навек за туманными их амальгамами.
И чужую теперь, не свою, проживаем любовь,
и горчат наши встречи безжалостной
этой фатальностью,
ну а где-то за гранью, за этим зеркальным стеклом
двойники наши держатся за руки,
любят друг друга и счастливы.
Прощание
Шуршит обледеневшая листва,
отчаянно цепляется за ноги,
и стынут на губах моих слова,
в которых подвожу тебе итоги.
А осени безлиственной печаль
мне душу рвет без жалости на части:
тебя так больно, сложно отпускать,
но удержать превыше моей власти.
Иду тропой неведомо куда,
кусочки сердца птицам оставляя,
оно теперь, как листья, – изо льда.
Смогу ль забыть, простить тебе?!
Едва ли…
Разрыв
Мы врастаем в людей, так же камни врастают в землю,
так же стелются травы, опоры друг в друге ища,
так же гнутся друг к другу под силою ветра деревья,
воробьи на промерзших карнизах,
прижавшись плотнее, сидят.
Мы врастаем в людей – кожей собственной,
плотью