полной программе, натуральным манером…» – Усмехаясь, подумал таёжник, но промолчал и только сокрушённо покачивал головой…
Заветный платочек
Давненько не еда́л Волоха Евдулов свежего мяса. И от этого, как он считал, у него болела голова.
По такому-то делу в один из прекрасных июньских вечеров мы находим его расположившимся в сидьбе (замаскированный ветками скрадо́к) у рукотворного солонца, куда, несмотря на близость к селу, косули ходят регулярно – выеденная яма вся утыкана следами копыт.
Перед Волохой на хвое патроны, нож, мазь от комаров, бутылка чёрного чая. Комаров ещё нет, и натираться «Редэтом» он не стал. Достал из нагрудного кармана камуфляжной куртки носовой платочек, расправил на колене. «Надо постирать, погладить и – в целлофановый пакетик». Немного поразмыслив, он аккуратно завязал уголки и, благословляя платочек на чудо- действо, надел на голову наподобие шапочки.
Нельзя сказать, что Волоха был суеверен и верил в амулеты-талисманы, но этому платочку, обладателем которого он стал чисто случайно, он придавал в воображении некую магическую силу. Это был платочек Ирмы, замужней симпатичной буряточки, к которой, если доверительно поведать, он с некоторых пор стал неравнодушен.
Природа обошлась с Волохой круто: несколькими шлепками небрежно, как бы даже с отвращением, на грани брезгливости, состряпала ему лицо и только под конец, запоздало одарила его зубами поразительного совершенства. Но это ничего не меняло, и в свои за сорок он продолжал пребывать в холостяках. Если и бывали у Волохи в жизни симпатии, то он, стесняясь собственного убожества, не только не претендовал на взаимность, но держал свои чувства под надёжным замком.
В тот достопамятный для Волохи день была ему потребность сходить на почту, и по пути его настиг мчавшийся на большой скорости мотоцикл. За рулём была Ирма. Она резко затормозила.
– Садись, прокачу! – возбужденная, раскрасневшаяся Ирма смеялась.
– Да нет, мне на почту, – пробормотал изумлённый Волоха.
– Садись, кому говорю, довезу до почты!
Волоха сел. Ирма с места дала газ – она летела так, что Волоха покаялся, что согласился, летела не к почте, а к своему дому.
Торнадой Ирма ворвалась в открытые настежь ворота собственного двора, так что сидящий на траве мужчина едва успел перевалиться на сторону, а двое других также дрогнули сердцем. То были, в первую очередь муж Ирмы – Серёга, сосед Тимофей и приезжий из соседнего селения Сахар – давний корифан Серёги – Сашка Буев. Все трое сидели вокруг скатерти-самобранки, на которой были стаканы, кружки, грудка солёных окуней и больше ничего.
– Ты что, ошалела! – мрачно процедил Серёга, согнав с лица неизменную для него снисходительную улыбку-ухмылку.
Ирма, сделав губы, выдохнула себе на лоб и рассмеялась.
– Серый, где закуска!
Сосед Тимофей поплёлся к сливной бочке и стал мочить голову, черпая крышкой от эмалированного чайника; и из неё же пил воду: «Горит в натуре…». Сахар, то есть Сашка