я закончил. Пусть кинут её в ближайшую камеру, – на мгновение Винум задумался и склонился над Атронией. – Долг милосердия велит сообщить тебе, что после признания тебя ожидает лишь виселица. Боюсь, на покаяние у тебя осталась всего пара дней. Понтификар слишком озабочен этими убийствами и повелит вздёрнуть тебя для успокоения толпы.
Женщина хотела было что-то сказать, но глянув в холодные серые глаза палача, передумала. Менд развязал последний узел и оставил несчастную на попечении помощника.
Он подошёл к жаровне и пристально посмотрел на печать, что алым пятном растеклась на свитке. Печать Серебряного Солнца. Теперь перед ним откроется истина. Он знал, что за одно упоминание ордена его самого могут вздёрнуть рядом с Атронией. Однако то, что скрывало послание, было слишком важным для юноши. Если бы не доверие к помощнику, Менд ни за что не поручил бы ему столь важное задание.
Как только дверь за спиной Ориса закрылась, Менд сорвал печать и торопливо пробежался по изящным буквам на бумаге. «Достопочтенный отпрыск топора и верёвки, я не могу доверить столь деликатные слова бумаге, посему приглашаю на встречу. Полночный час – превосходное время для свидания тех, кто хочет поговорить о казни палача Левантии. Старое кладбище в Доме Ночи. Трепетный огонь свечи будет, как и ваш покорный слуга, ожидать в покинутой эклессии. Плата по обыкновению всё та же. За сим спешу откланяться» – в конце вместо имени было выведено солнце, застывшее над венцом понтификара.
Менд разворошил уголья и бросил послание на поживу пламени. «Что ж, пора отчитаться архисанктуму* Солерусу» – захватив со стола признание, пыточный мастер покинул подземелье, напоследок встретившись взглядом с чёрными провалами глаз Левантийской Девы. Если у него ничего не выйдет, скоро она прижмёт его к себе.
Кабинет архисанктума являл собой разительное отличие от тёмного, пропитанного потом и кровью подземелья. Яркие солнечные лучи пробивались сквозь искусно сделанные витражи, изображающие победу Скорбящего над Идаром-Ваятелем. Благовония разливались в воздухе и неслись от курильниц у стен к массивному, украшенному резьбой столу, за которым сидел архисанктум. Белая, отделанная серебряными нитями ряса, придавала ему отчуждённый вид. Стоявший перед главой братства Погребения Менд в очередной раз поморщился от колких взглядов изображенных на гобеленах святых.
– Вы ведь хотели задать мне вопрос, юноша? – неестественно бледное лицо архисанктума расплылось в заискивающей улыбке. Правая рука в белой перчатке, унизанной драгоценными перстнями, легла на лист с признанием. Менд снова подумал, что нынешний архисанктум слишком молод для своей должности.
– По какому закону отца обвинили в измене Понтификуму? – высокий и мускулистый пыточный мастер возвышался над изящным служителем бога.
– Ах, право, мой дорогой Менд, не правосудие людское, но правосудие божественное настигло вашего родителя, и понтификар Мортос не имеет к этому никакого отношения, – Солерус непринуждённо откинулся