Григорьевич не может принять такого решения. Это воля ваших родителей.
После музыки у меня было больше часа времени до обеда. Я решил, не откладывая в долгий ящик, написать письмо Радонежской.
Здравствуйте уважаемая/ый Р. Сосна.
Прочитал Вашу повесть «отец Иван и отец Стефан». Мне очень понравилось. Восхищен Вашим талантом. Если у Вас есть еще написанные произведения, не могли бы Вы мне их выслать. Очень хотелось бы прочесть другие ваши повести, рассказы, а возможно романы. Боюсь, что найдутся люди, которые воспримут Вашу повесть «Отец Иван и отец Стефан» как слишком негативно описывающую будни нашей православной церкви. По моему мнению в Вашей повести наоборот есть любовь к нашей церкви и боль за ее негоразды. Кроме того, это вообще проблема любой идеи. Когда она, эта идея побеждает, и служение ей становится выгодным в материальном смысле, находятся люди неверующие, демагоги, служащее ей только из корыстных соображений. Причем, они не связанные принципами, могут быть более успешны чем люди искренние. Это общечеловеческая проблема любой церкви, и вообще любой идеи. Очень хорошо и полезно, что Вы так талантливо пишете об этом. Я разрешаю вам показывать это письмо другим людям. Возможно оно сможет защитить Вас от излишне ретивых начальников, которые не
полностью поймут смысл Вашего произведения.
С искренним уважением и восхищением. Николай Александрович Романов.
Подумав, я также написал письмо редактору, в котором просил переслать конверт, адресованный автору, пользующемуся псевдонимом Р. Сосна. А также если этот автор позволит, просил сообщить мне его или ее настоящее имя и адрес.
Я слышал, что Данилович завтра собирается в Петербург и надеюсь, что он сможет завезти мою корреспонденцию в редакцию. Передача их генералом исключит возможность недоверия, а то еще сочтут мои письма розыгрышем или мистификацией.
Обед начался принужденно. Данилович и Черевин явно не были приятелями. Впрочем, увидев поданную Радцигом запотевшую бутылку померанцевой, Петр Александрович сразу наполнил рюмки себе и моему наставнику.
– А вы Николай Александрович, что будете, морс?
Я дал знак камердинеру. На столе появилась литровка баварского пива. Черт, не подумал спросить Радцига в какой таре продают пиво. Литр – это слишком много, вон как округлились глаза Даниловича.
– Я только чуть-чуть Григорий Григорьевич.
– Мне в его годы папаша уже наливал понемножку горилки, – поддержал меня Черевин.
Быстро наливаю себе четверть бокала пива. И пока наставник не собрался с мыслями, поднялся со стула.
– За здоровье Его Величества императора всероссийского!
Генералы поднялись, и чокнувшись, мы выпили. Черевин улыбался, его явно забавляла создавшаяся ситуация. А пиво, кстати, очень хорошее, правда немного горьковато, типа чешского урквела. В своем веке я предпочитал более