по такой жаре слишком уж плотно, Яго не протянул ему руки.
– Вы опоздали, – сказал солдат.
– Дела, дела. Вы же не предупредили заблаговременно, – ответил Антонио. – Яго, это мои друзья, Грациано и Саларино. Пытались распотешить своею доброй веселостью мою меланхолию.
Яго кивнул каждому по очереди – оба они были и выше солдата, и крепче статью. Хорошо кормят, хорошо содержат, подумал он. Но слизни, подумал он.
– Господа, соблаговолите пиздовать отсюда.
– Прошу прощения? – не понял Грациано, аж вздрогнув, и мягкая шляпа его съехала на один глаз.
– Ненадолго, – уточнил Яго.
Антонио шагнул между ним и вьюношами.
– Послушайте-ка, Яго, господа эти…
– Дело, – прервал его солдат.
– Дела Антонио – и наши дела, – сказал Саларино.
Яго пожал плечами.
– Брабанцио мертв, – сообщил он Антонио.
– Ой, – ответил Антонио. И повернулся к друзьям: – Пиздуйте-ка вы и впрямь.
– Совсем ненадолго, – поддержал его Яго, и двое растворились в толпе, по виду – скорее радуясь освобождению, чем оскорбившись.
Антонио схватил Яго за сорочку и повлек за собой в уголок между будками торговцев пряностями.
– Брабанцио умер? Когда?
– Его перезрелый труп нашли сегодня утром. Слуги спустились в погреб на вонь. Мне донес мой верный человек на острове. Он приходует одну служанку Порции по случаю.
– Стало быть, Порция уже вернулась из Флоренции?
– Только вчера. Монтрезора не видели две недели, с самого Успения. Челядь на Вилле Бельмонт думала, он поехал к Порции во Флоренцию – ну или на Корсику, отбирать у мавра Дездемону. А нашли его в таких глубинах дворца, что вонь и до винных погребов не добивала.
– В глубоких погребах? То-то я думал, что это от него ни звука не слышно. Стало быть, он там с той ночи, с дураком.
– Все всяких сомнений.
– Считаете, дурак пришел в себя и на него набросился?
– Нет. Я отправился в Бельмонт, как только узнал, едва послав вам записку о встрече. Возле тела стояло ведерко с раствором, и лопатка каменщика в нем застыла. Незадолго до смерти Монтрезор клал стену. Должно быть, давно собирался – еще до того, как посвятил нас в свой план. Сдается мне, он замуровал дурака в той глубокой келье, куда мы его втащили. И оставил его там умирать.
– А достроив стену, не выдержал и умер. Брабанцио же был очень стар и немощен телом, хоть и не рассудком.
– Его сожрали, – сказал Яго и улыбнулся: по лицу купца прокатилась волна ужаса.
– Крысы? – уточнил Антонио. – Если он так долго пролежал там мертвым, я бы не удивился…
– Да, они – но после того, как кто-то оторвал ему голову, отъел руки, схарчил печень и сердце.
– Значит, не крысы?
– Кости в руках его расщепились. Я как-то видел человека, чью руку вырвало якорной цепью. У Брабанцио кости выглядели так же. – Яго порылся у себя в поясе и вытащил длинный, причудливо изогнутый черный клык, в половину своего большого пальца. – Нет, Антонио, то были не крысы.