уже кидается к Андрюшке с объятиями. Мимо меня проносится запах подсолнечного масла и жареной баранины.
– Я тебя под замок посажу. Будешь неделю только в окно глядеть, – причитает мама, и внутри меня вспыхивает негодование.
– Да что за фигня с утра творится?! Этот придурок с ума сошёл, а ему все только потакают. Эй, опарыш, скажи маме, что за фигню ты с утра городишь!
Мать уже обнимает Андрюшку и крепко прижимает к себе, а тот глядит куда-то в пол.
– Он не опарыш, а твой брат! – в который раз замечает мама, и отстраняет Андрюшку от себя. – Он тебя не бил?
Она смотрит в лицо мелкого так, будто я какой-то маньяк-изувер, и с моих губ срывается невольный стон. Мне нехорошо. Меня шатает. Я бы мог уйти, но тогда я только усугублю своё и без того незавидное положение.
– Мааам, этот осёл просил меня разбить ему башку молотком, – стонаю я.
– Хватит тут дурью маяться. Ты пугаешь брата, разве не видишь? – Мать тащит опарыша к выходу из сарая, а я чувствую, как последние нити доверия ко мне безнадёжно рвутся. Если меня не накажут, то я, конечно, плевал на доверие, но моя пятая точка чуяла неделю домашнего ареста. Что бы на моём месте сделал Стёпка?
– Мам! – восклицаю. – Я, конечно, не пылаю любовью к опарышу…
– К Андрею!
– Ну хорошо, к Андрею! Но он с утра как с ума сошёл! – Мать уже тащит мелкого по лестнице. У меня остаётся от силы пару секунд. – Неужели, ты думаешь, я бы звал тебя, захоти я размазать его по стенке??? Я поэтому и кричал, чтобы ты пришла, потому что этот кретин дал мне молоток и просил разбить ему голову.
Мама задерживается в дверях лишь на долю секунды. Кажется, в её глазах мерцает задумчивость, почти доверие. А потом она выходит во двор.
Почти минуту я ещё стою в сарае, растрёпанный, изумлённый, загнанный в угол. А потом возвращаюсь в дом. Мне нечего бояться, и если меня решат посадить на замок, я не боюсь вновь вступить в дискуссию. Трупом лягу, но оклеветать себя не позволю. А опарыш у меня дождётся. Запру его нечаянно в туалете, или башку в унитаз окуну.
В кухне я снова набираю Стёпку, но телефон всё ещё отключен. Мать с мелким, вероятно, наверху. Возможно, опарышу устраивают допрос на предмет моих противозаконных действий. Ох, представляю, что он там может про меня наговорить.
Достаю из холодильника сыр, готовлю себе бутерброды, съедая их до того, как успеваю сделать. Не знаю, сколько так проходит времени, когда в дверь звонят. Я как раз убираю еду в холодильник, мысли всё ещё заняты опарышем, и каждый новый вывод накручивает меня всё больше и больше.
Звонок вытаскивает меня из внутреннего мира, не полностью, а так, по пояс. Спешу к двери, и распахиваю, не спросив, кто за ней. Привычка. Мать говорит, что с такой привычкой жить мне не долго. Я ей не верю, ибо кто захочет у нас кого-то ограбить или убить? Посёлок-то закрытый. Если с Волги заплывут лишь.
На пороге высился мужчина в тёмных очках, которые удобно устроились на идеально ровном и очень остром носе. Я сразу прозываю парня Буратино. Хотя сходство с деревянным человечком только в отношении носа, в целом мужчина крупный, мускулистый, и его руки с