такое?
– Не слышит тебя Серый, – улыбается Стёпка.
– Да-да, – я улыбаюсь в ответ. Всякий раз, когда я при Серёге называл Андрюшку опарышем, Серый вослкицал…
– Артём, это же твой брат, а опарыш – это личинка, пожирающая труп, – передразнивает Стёпка.
Я задумчиво улыбаюсь, пиная камушек. И вдруг проникаюсь моментом до самой последней клеточки сердца. Я люблю этот вечер, это лето, свою реку, Веронику и моего друга. Я хочу чтобы этот момент длился вечно!
– Тебе не надоел Серый?
– Чем?
– Мне кажется, он лезет в твою личную жизнь каждую секунду.
Стёпка задумывается, круча пальцем шнурок, как моя Вероника кудряшку её шикарного локона.
– Ну вообще, не знаю. Родители же мной почти не занимаются, они поручили меня Серому. А он такой, маменькин сынок. И папенькин. Он всё выполняет с усердием перфекциониста.
– Кто такие перфекционисты? – спрашиваю я, уже не в первый раз, ибо Стёпка вечно кидается какими-нибудь заумными терминами.
– Ну это… как раз такие педанты, которым надо, чтобы ни одной ошибочки не было в любой их работе. Вот Серый такой. Если я упаду и поцарапаю коленку, он поднимет на уши скорую помощь, перевернёт всю аптечку дома.
Я вздыхаю и с благоговением смотрю на тускнеющие в свете вечера листву деревьев.
– У меня такого никогда не было. Не знаю, может, это и прикольно.
– Прикольно, – соглашается Стёпка. – Но иногда хочется капельку свободы, понимаешь…
– Ещё бы не понять, – усмехаюсь. – Но лучше быть на твоём месте, чем на моём. Я ж говорю, опарыш с катушек сегодня слетел. Мало того, что голы на воротах вертел задом, так ещё отвёл меня в сарай, вручил молоток и велел ему голову размазать.
Глаза Стёпки под линзами очков увеличились вдвое.
– Правда что ль?
– Агааа. Не знаю, кто его укусил. Он с утра не в себе. Ходит по дому, говорит какие-то странности, впрочем… – я прищуриваюсь и вдруг вспоминаю. – Утром он сказал, что на меня набросится зубная паста, и она правда выплюнулась из тюбика прямо на палец. А вообще, он ходит, сумашедше улыбается и… просит убить его молотком, – последнюю фразу я произношу, пожав плечами.
– Может, его психиатру показать? – хмурится Стёпка.
– Если завтра не прекратит, то я серьёзно поговорю с мамой насчёт этого, – киваю. Мы уже выходим из лесопосадочной полосы. – Мне сейчас и так дома достанется, что не вернулся к ужину.
*****
Мой папа ко всему относится с юмором. Если между нами и мамой проскакивала искорка раздора, он обычно отодвигал газету «Спорт-Экспресс», которую читал, и его лысеющая голова обязательно вставляла какую-либо шутку, которая разрядит обстановку. В последние годы отец пополнел на десять килограммов, свалив всё на нервную работу.
Когда мы попрощались со Стёпкой, и я пересёк уже темнеющий двор, жареная баранина давно остыла. В светлой кухне меня встречает мама, руки уже упёрты в бока, на лице будто пространство искривили.
– И