коротко отвечает дерево.
– Спасибо, Кэп! Откуда она??? Во мне что-то не так?
Вспоминаю папу, которого съела жестокая болезнь. Клетки внутренних органов перестали работать как следует, и принялись поедать самих себя. Ошибка Природы. Всеми любимой, мать её, Природы, которая разделила живое на три формы жизни. А ежели мы для неё чужие, почему бы не прикокошитьодного-другого жестокими болезнями?
Природа любит вас так же, как и другие формы жизни, – говорит Каштан. – Вы сами виноваты в своих невзгодах.
– Что!? Со!? Мной!? – скандирую я.
Боль съеденного тобой кролика, – отвечает Каштан.
– Откуда она??? Я что, постоянно теперь буду болеть от еды?
Если будешь есть живую пищу – да, – отвечает Каштан. – Я предупреждал, что изменения будут, и скоро ты их заметишь.
Я открываю рот.
– Что значит, живую пищу? Кролик был мёртв.
Но он состоит из клеток, созданных Природой. Природа не может позволить своим детям есть самих себя.
– Бред! – воплю я. – сделайте меня таким, каким я был!!!
Это не тебе решать и не мне. Ты должен привыкнуть.
– Всё состоит из клеток, – отвечаю я тише. – Даже ты. Выходит, если я буду тебя есть, то тоже буду испытывать боль?
Ага, – говорит дерево.
– Мамадорогая, – я запускаю руки в волосы и хожу по кругу. – Да мы же люди едим либо растения, либо животных! Что я теперь должен есть? Пластмассу!
Когда я произношу последнее слово, Каштан вздрагивает. Да, я чувствую странную вибрацию от каждой его клетки. Будто бы по стволу проносится страх.
Ешь плоды, – говорит дерево, и потом я слышу голос мамы:
– Никита, ты на крыше?!
Я молчу, надув губы и замерший, будто застуканный на месте преступления. Ветер рвёт растрёпанные волосы, моя вселенная рушится.
– Никита, что с тобой?
– Всё в порядке! – кричу я, но, наверное, слишком дурным голосом, потому что мама охает, а я уже бегу к своему балкону. Через минуту оказываюсь в комнате, стремглав бросаюсь к двери и запираю её на крючок, который недавно выпросил поставить, дабы мне никто не мешал.
Падаю на кровать и обнимаю подушку. Всё гибнет. Всё плохо. Я ни о чём не думаю, только боль съеденного кролика разрывает тело. И вот он, предсказуемый стук в дверь.
– Никита, – осторожный голос мамы пробивается сквозь щели в комнату. – У тебя всё хорошо?
Я молчу, уставившись в одну точку. Мозг не реагирует.
– Господи, Никита, открой, пожалуйста. – Голос у мамы очень грустный, и я отзываюсь:
– Всё хорошо.
– Почему ты кричал на крыше?
Я медленно встаю и направляюсь к двери. Сжимаю пальцами крючок и замираю. Хочу видеть маму, но и боюсь кучи вопросов, на которые не в состоянии ответить, поэтому лишь опускаюсь на пол, – полы распахнутой рубашки послушно скользят по шортам, – и упираюсь затылком в дверь.
– С желудком плохо, – тихо отвечаю я, водя пальцем по гладкой поверхности дерева. Ведь оно когда-то