покинутое несгибаемым духом тело, а та улыбка, озарившая лицо ярла, едва её клинок оборвал полную достойных свершений жизнь.
Словно согнав наваждение, кровавая кройщица чуть встряхнула головой, почувствовав чье-то прикосновение к ладони, сжимающей обагренный кровью названного отца клинок с волчьим оголовком. Меч упал на снег, а она прижала к своему боку подошедшего Адульва, прислонившего голову к её плечу. Страхи за судьбу наследника Ярла, царившие во множестве северных голов, разбились подобно хрупкому льду первых заморозков при виде этой картины. И многих, очень многих как удар грома поразило озарение, устыдившее каждого, что возводил хулу за бесчестный бой на Хортдоттир. А ведь рыжеволосая воительница сделала для их правителя куда больше чем прочие, клявшиеся на священных браслетах да над жаром очага в верности ярлу.
Много кто любил Руагора, но только она смогла даровать ему шанс войти в чертог Одина с высоко поднятой головой.
Долго стояли они так, последние продолжатели древнего и славного рода, глядя на лежащее тело. Позже к ним подошла Аникен, тоже приобнявшая пару, а затем и кузнец Бруни с гномом Фиральдером, даже берсерк Льёт приблизился, опустив очи, не раз и не два он служил под стягом этого достойного вождя. А вокруг постепенно стали спадать оковы безмолвия, шепотками расползаясь среди окружающей арену толпы.
– Так кто теперь править будет, кто на ярлово кресло сядет? – послышался голос Вагни-хорька, уж кого-кого, а его уж сильно донимал этот вопрос.
– Я ещё слишком мал да неопытен, – Адульв чуть отстранился от плеча названной тётки, обведя решительным взором фьордфьёлькцев. – А старше меня в роду лишь Сольвейг. Славьте новую кюну, вои и бонды, готовя браслеты для клятвы пред Асами, Фьордфьелькский хирд отныне её.
– Славься кюна Сольвейг Хортдоттир, – единым гласом грянули хирдманы и девы щита, радостным сердцем принимая волю норн, даровавшим им в предводители неистовую воительницу.
– Славься, – вторили им все остальные фермеры-бонды да городовые с вольноотпущенниками.
И под эти выкрики готовый наплевать себе на язык Вагни прикинул, какие шансы есть у его дела при новой кюне, может, зря он так напористо донимал ее, пытаясь за бросовую цену скупить оставшееся от Освальдсанов имущество, дарованное Руагором кровавой кройщице. Надобно, наверно, каким даром приветить новую правительницу, подоспела обдающая надеждой мысль. Дюже дорогим даром, поправил прозванный хорьком торгаш сам себя, припомнив, как в сердцах, посреди очередного ненавязчивого торга, пятого за день, обозвал её змеюкою жадной.
Три больших щита, застеленные шкурами, стоящие на месте высокого резного кресла правителя, стали последним ложем Руагора. Ярл, облаченный в кольчугу и красный плащ с золотыми фибулами в виде голов воронов, лежал, сомкнув руки на рукояти клика. Его седые борода и волосы были хорошо расчесаны да заплетены в косы, а уставшие от тягот долгой череды зим правления