к ночи, Паук, ― сердито пробормотала старуха, осенив себя крестом.
– Заткнись, Клодин, ― скривился собеседник. ― Если труп Корсиканца не нашли, стало быть, нечего записывать его в поминальник.
Но тут оба они поняли, что сболтнули лишнее, и когда в комнату вошёл Хворостина, неся обмотанный тряпкой горячий котелок, старуха поспешила достать миски из покосившегося шкафчика.
И вот, избавившись от хвори, юный герцог Борегар окунулся в такую жизнь, о которой вряд ли могли мечтать его родители. Беспалый и Хворостина наперебой старались растолковать ему все преимущества судьбы, что чудом свалились на незадачливую голову беглеца.
– Ты должен поставить мне здоровенную свечку, Дохляк! ― уверенно восклицал Беспалый. ― Не остановись я тогда в переулке, твои кости давно бы уже истлели в общей могиле на Пер-Лашез.
– Ха! Почему это свечку надо ставить именно тебе? ― возмущённо воскликнул Хворостина. ― Да я едва сам не отдал Богу душу, пока тащил его. Ну, Дохляк, ты весил словно откормленный боров, даром что еле дышал.
– Я искренне благодарен вам, друзья. Но, откровенно говоря, мне не по нраву, что вы постоянно величаете меня Дохляком, ― нахмурился Тео.
– Нет, вы слышали? ― вскрикнул собеседник, хлопнув себя по тощим ляжкам. ― У каждого есть прозвище, так уж заведено. Вот, гляди сам, я ещё совсем сопляком отморозил палец, он долго гнил, пока вовсе не отвалился. И теперь все называют меня Беспалым. А ведь моё имя Гастон. Дидье длинный и худой, разве неверно прозвать его Хворостиной? Неужели ты вообразил, что мы станем называть по имени парнишку, который едва ли не месяц собирался на небо?
– Он думает, раз его папаша лавочник, то мы станем величать его «месье», ― хмыкнул Дидье. ― Мне, может, и самому охота именоваться Ловкачом, Пронырой или, на худой конец, Красавчиком. Так что тебе придётся быть Дохляком, пока не покажешь, на что годишься.
– Но вы могли бы просто звать меня по имени.
– Ещё чего! Ты же видал дядьку Жоффрея, уж он заслужил уважения, да и то все величают его Пауком. Когда он покидает свою тележку и ползёт по полу на руках, до крайности походит на паука.
– А отчего он обезножил? ― с любопытством спросил Теодор.
– Э, братишка, Жоффрей тот ещё фрукт. Придвинься ближе, я не стану орать о нём на весь дом. Мне ещё охота пожить на белом свете.
По мере рассказа лицо Теодора раскраснелось. С его извечной тягой к приключениям услышанное вполне походило на захватывающий роман. Жоффрей Годар в молодости слыл грозой Парижа и был единодушно признан самым ловким грабителем в городе. Никто не мог тягаться с ним в умении проникнуть куда угодно, невзирая на замки и охрану. Пауку нипочём было забраться в узкое окно высокой башни. Залезть через печную трубу в богатый особняк. А по части срезанных кошельков и говорить нечего. Казалось, пройдохе достаточно попросту пройти мимо солидного господина, как перстни, часы и даже галстучная булавка оказывались у него. Трижды ему чудом удалось избежать казни