верность королю! Пожалуй, кюре совершенно прав, господа, что учинили подобное, ― посланники ада. Иначе как объяснить преступления, которые они творят? В течение короткого времени в голове у мальчика всё перемешалось и превратилось в один затяжной кошмар, где правила смерть и творилось беззаконие. На его глазах рухнул целый мир, казавшийся незыблемым. Он не смог бы точно воспроизвести все события, ибо память запечатлела лишь отрывки, что врезались в неё навечно. Грубые солдаты, вышвырнувшие семью герцога из особняка, едва ли не пинками погнав по улице. Висящий в петле кюре из часовни святого Марка. Отчаянные крики баронессы де Моруа, что вцепилась в камзол супруга и не давала солдатам увести его. Один из них ударил женщину мушкетом, и несчастная упала на развороченную копытами лошадей землю, обливаясь кровью. Юная кузина Дениз, что, оказавшись в забитой до отказа тюремной камере, буквально спустя одну ночь начисто утратила рассудок и с совершенно пустым взглядом сидела на одном месте, покачиваясь, словно заводная игрушка. И лишь изредка она принималась плакать, жалея, что сильный дождь побил в саду гортензии. Теодор даже не мог вспомнить, когда его и ещё нескольких человек переправили на старый корабль. Тогда же умер младший братишка. Франсису едва минуло четыре года. Кажется, именно в тот момент ему показалось, что мать сошла с ума, как бедняжка кузина. Она не проронила ни слезинки, её тонкое лицо будто окаменело.
– Никому не говори, что брат мёртв, Тео. Когда принесут еду, возьмёшь его порцию себе. Франси она больше не нужна, а ты должен выжить. ― Теодор едва и сам не сошёл с ума, услышав эти слова из уст герцогини и в придачу произнесённые ровным тоном. Словно речь шла о чём-то обыденном.
И теперь, лёжа в жалкой конуре в дальнем и бедном квартале Парижа, юный герцог отчаянно цеплялся за жизнь, борясь с сильнейшей простудой и постоянными кошмарами, возникающими в отяжелевшей от жара голове. Спустя две недели он наконец открыл глаза и с удивлением обвёл взглядом закопчённые стены, заляпанное грязью оконце под самым потолком, облезлый комод и стул, на котором дремала старуха, укутанная в побитую молью шаль. Заслышав шорох, она подняла голову и, легко вспорхнув со стула, подошла к лежанке.
– Глазам не верю! Младенчик, а ты оказался куда крепче, чем мы думали. Вот умора! А я уж собиралась отправить Беспалого за поминальным веночком. Вчера ты был совсем плох. Скажу тебе по совести, дохляк, ты здорово меня удивил. Наверное, тебя поили молоком кобылицы. Я видала мужчин, что, прометавшись в лихорадке, всего через три дня отдавали Богу душу.
– Где я? Кто вы, мадам? ― облизнув потрескавшиеся губы, пробормотал Теодор.
– Ха! Взгляните на него. Мадам! Со смеху помрёшь. Сроду так мило ко мне так не обращались. Эй, не вздумай встать, а то, чего доброго, расшибёшь своё смазливое личико.
Теодор действительно намеревался соскочить с лежанки, но голова его закружилась, и он