страдания? Это было бы негуманно.
Никакого напряжения в голосе Данила не чувствовалось, никакого подвоха. Возможно, неделя понадобилась ему, чтобы понять всю бесперспективность своих притязаний. И согласиться на синицу в руке, если уж небесный журавль с пробитым стрелой рисованным сердечком недостижим. Во всяком случае, с тех самых пор они ни разу не возвращались к тягостному для обоих разговору. А их дружба стала еще нежнее, теперь в ней появилось что-то от братско-сестринской привязанности: они – одни во всем мире и могут надеяться только на себя и друг на друга. Данил не предаст, в лепешку разобьется, а сделает все, что Он ни попросит. Данил всегда выслушает и даст дельный совет, не будет смеяться над его самыми сокровенными мечтами, как он сам никогда не смеялся относительно завиральных Даниловых идей вроде Тимбукту. Вместе они пережили не самые сытые студенческие времена, вместе пробовались в десяток репертуарных питерских театров. Данил, в конечном итоге, осел в ТЮЗе, на второстепенных ролях тинэйджеров с трудной судьбой, а его приняли в штат театра им. Комиссаржевской и тоже – на второстепенные роли. Их недавняя идея организовать собственную антрепризу накрылась медным тазом еще на стадии читки камерной пьесы на троих: приглашенный третий актер вошел в алкоголический штопор и на читку не явился. А играть пьесу на двоих категорически отказался уже Данил: такие пьесы сплошь и рядом – о страсти или ненависти, а этого Данилу хотелось бы избежать. И в жизни, и на сцене.
Не такими уж хорошими актерами оба они оказались.
Зато официантами – отменными.
Их все чаще приглашали обслуживать корпоративы и дни рождения известных в городе персон. И не только в городе: как-то раз они попали на вечеринку одного из тех, кто давно и прочно обосновался на нефтяной трубе. Он даже не подозревал, что магнат, чье имя на слуху у всей страны, имеет шикарное загородное поместье под Сестрорецком.
– Упыри, – шепнул ему Данил, когда они исподтишка разглядывали гостей магната. – Сжечь бы напалмом всю эту нечисть – воздух стал бы чище.
– Не завидуй, – ответил он Данилу также шепотом. – И вообще: классовая ненависть нынче не в моде.
– Ну, да. В моде вот такие свиные рыла. Ну, да.
А ведь Данил был недалек от истины. Свиные рыла, козьи морды. Его и самого с души воротило от этих рыл: вот популярный депутат с лицом растлителя малолетних, не так давно объявивший крестовый поход в защиту морали и нравственности. Налегает на копченую оленину и подобострастно подхихикивает магнату. Вот – владелица одной из самых крупных концертных площадок города. Щелчка ее сухих, унизанных бриллиантами старческих пальцев достаточно, чтобы кому-то из артистов перекрыть кислород, а кому-то дать зеленый свет на всю оставшуюся жизнь. Вот крыло, представляющее городское Заксобрание – никчемные, стертые людишки. Вот известный своей пошлостью сладкоголосый тенор, сегодня он исполняет роль конферансье. Его конферанс так же пошл, как и он сам, а шуткам тенора все присутствующие смеются не раньше, чем засмеется магнат.
Магнат, как правило, не смеется.
Справедливости ради, он – единственный! – кажется здесь приличным