как будто замедлилось, и Рогнеда не почувствовала, а, скорее, услышала склизкий звук железа, прорезающего плоть.
Она повернула голову, и удивлённо посмотрела на стрелу, торчащую из её плеча.
Северянка резко втянула ртом воздух, и повалилась на листья.
Рогнеде показалось, что она оглохла. По крайней мере, ей ничего не было слышно, кроме собственного тяжёлого дыхания.
Зато звуки с лихвой заменяла боль. Слепящая, растекающаяся волнами от плеча по всему телу.
Северянка с трудом приоткрыла глаза.
Над ней склонился Ивар, яростно разрывающий свою рубашку на полосы и что-то орущий.
Рогнеда чуть повернула голову, и едва не потеряла сознание от такого простого жеста.
Лис по-прежнему был рядом. Смотрел внимательными жёлтыми глазами. Вот оно, золото! Не померещилось ведь!
«Беги», – Рогнеда сложила пересохшие губы в одно короткое слово.
Но лис не повиновался. Только продолжал смотреть на свою спасительницу.
– Я убью тебя! Это из-за тебя! – яростно крикнул Ивар, бросая разорванную рубашку и снова берясь за лук.
«Беги…» – слабея, повторила Рогнеда.
Ивар выстрелил.
Лис так быстро увернулся, что северянке показалось, будто он расплылся в воздухе.
Сын старосты выстрелил снова.
Лис изогнулся, и стрела вонзилась в дерево.
С каждой новой стрелой Ивар двигался всё медленнее, а лис всё быстрее.
Наконец, зверь развернулся и побежал прочь от охотника. Он так быстро растворился между деревьями, что казался истинным лесным духом.
«А лапа то, здоровая…» – отстранённо подумала Рогнеда, и это стало её последней связной мыслю перед тем, как она погрузилась во тьму.
Дикая Охота
Локка воротился в избу старицы только к следующей ночи.
Охота продолжалась весь день, и озверевшие от неудачи в поимке лиса жители стреляли любого зверя, что попадался им на пути.
В избе вымотанного кузнеца ждала скорбная картина: на столе, с которого грубо были сметены тарелки и лучины, лежала Рогнеда.
На лице её не было ни кровинки, а грудь, как показалось поначалу Локке, не вздымалась от дыхания.
Рядом, уронив голову на руки, сидел сын старосты.
– Я не хотел… Она бросилась, она… – бормотал он, подняв на кузнеца покрасневшие больные глаза.
Локка в один шаг подскочил к дочери и прижал руку к её шее.
Под его пальцами медленно, едва ощутимо трепетала жилка, толкая кровь.
Кузнец быстро осмотрел наспех перевязанное Иваром плечо дочери, из которого всё ещё торчала стрела.
– Боялся вынимать, – запинаясь, пояснил сын старосты. – Чтоб кровью не истекла.
– Вон, – с плохо сдерживаемым гневом прошипел Локка.
Ивар, пошатнувшись, вскочил на ноги.
Ещё никогда кузнец не выглядел так чуждо, так страшно, будто он явился из мрачных сказок о северных варягах, которыми Ивара пугала в детстве мать.
Сын старосты попятился к двери, но из избы не вышел. Не мог уйти. Не простил бы потом себе.
Но, для Локки, с того момента, Ивар