что, про музеи рассказать? Или про церкви? Так я не ходил – ни туда, ни туда.
– Как хочешь, – вздохнул Сапожников. – А ходить как раз надо было – и туда, и туда.
– Ты думаешь?
– Конечно.
– Я лучше про памятник на набережной напротив нашего завода расскажу. Хочешь? Считай, что загадка тебе, Профессор. Прикинь, стоит на высоком гранитном постаменте мужик такой – весь серебристый. То ли в летной форме, то ли в чем другом – снизу хрен поймешь. А над головой – в руках вытянутых – пропеллер держит. Отгадай теперь, как его у нас называют?
– Даже предположить не могу, – сказал Сапожников.
– Хрен с винтом! – сообщил Зебра, и было видно, что воспоминания согревают ему душу.
Алексей улыбнулся. Конкин не удивился его сдержанной реакции.
– А я тебя про Москву-столицу спрашивать не буду. И так знаю, что там у вас, и как. Все по закону курятника живут: бей ближнего, сри на нижнего. Что, не так?
– Так нельзя обо всех москвичах говорить, – обиделся Алексей. – Большинство же – простые люди: рабочие, учителя, инженеры, врачи, сфера обслуживания, пенсионеры. Да, очень много фирмачей, много банкиров, депутатов разных уровней. Хватает всякой шелупени. И если говорить о них, то ты, в принципе, не далек от истины.
– То-то же, – самодовольно резюмировал Конкин.
– Чем же занять тебя, друг любезный? – с иронией спросил Сапожников. Ему нравилось, что в экстремальной ситуации, в которой они теперь оказались, этот Зебра не озлобился еще больше, не превратился в невыносимого деспота, а, напротив, приобретал все более человеческие черты.
– Книгу почитай, – вдруг ответил Зебра.
– Это не книга, это дневник погибшей экспедиции.
– Да не про это я говорю, – с досадой за то, что не поняли его с первого раза, сказал Конкин. – Ту, иностранную…
– А, ты об этом, – оживился Сапожников. – Ну, хорошо, слушай – с того места, где остановились. «Вдруг произошло нечто трагическое: налево от англичан, направо от нас раздался страшный вопль, кони кирасир, мчавшиеся во главе колонны, встали на дыбы. Очутившись на самом гребне плато, кирасиры, отдавшиеся во власть необузданной ярости, готовые к смертоносной атаке на неприятельские каре и батареи, внезапно увидели между собой и англичанами провал, пропасть. То была пролегавшая в ложбине дорога на Оэн».
– Я представляю, что потом было! – вдруг сказал Конкин задумчиво.
– Да, потом было что-то ужасное, – согласился Алексей. – Рассказывать дальше?
– Не надо! – оборвал Конкин. – Что там, в этом дневнике? Пишут про абзац, который к ним подкрался?
– Примерно.
– А дело зимой было? Или когда?
– В конце февраля.
– А сколько их было? – оживился Конкин.
– Трое. Доктор, священник и начальник экспедиции, профессор – тот, что записи эти оставил. А почему ты вдруг заинтересовался?
– Тупые, – резюмировал Конкин после паузы. – Сильнейший, в принципе,