жало на сало, которое обожал, как если б не чечен, а хохол. Он и предложил Перепелову пожить у них, пока тот не обретет своего жилья, свободная комната имелась, с большим окном, выходившим непосредственно на Моссовет, а отец и мать, давно московские чеченцы, имевшие не много детей, по чеченской традиции, а одного ребенка, по московской, – они против друга сына не возражали. Перепелов, получив предложение, одобрительно потрепал Вильяма по плечу, как бы вознаграждая товарища согласием, а не благодаря за услугу. Высокая самооценка диктовала поведение, принимаемое окружающими за должное.
Вечерело. Субботний день, впереди майские, веселье, меж тем, начавшись в полдень, сбавляло обороты, уставало, утомлялось, парни теряли кураж, в атмосфере разливалась странная, беспричинная, необъяснимая тревога, покалывающая иголками, пошли придирки, насмешки, цеплянье друг к другу.
Господи, да Злата же! Бедствие – с ней! Это она сей час, сию минуту уходит, ушла, навсегда ушла от него!
Мысль о Злате яростно пробилась сквозь пьяный дурман, доводя до умопомешательства. Хоть бы какое движение – оно принесло бы облегчение. Но какое? Он не двигался, потому что все направления оборачивались тупиками.
Внезапно пронзило: он должен защитить ее. От чего защитить – не открылось. Если не считать, что от Алика. Но Алик – ничтожество. Существовало что-то посильнее Алика. Чувство, что в то время, как ей грозит опасность, может быть, смертельная, он скрывается у друзей, за возлияниями, трус, негодяй, эгоцист, сделалось нестерпимым.
Он поднялся, сделал прямую стойку, как бы проверяя вестибулярный аппарат, обнял по очереди сослуживцев-собутыльников, сказав каждому: будь. И покинул высокое собрание, влекомый целью.
Демобилизованный Перепелов подошел к Дому литераторов, в доску пьяный и оттого державшийся как трезвый. Дежурный встал из-за стойки:
– Вы приглашены?
Он по слогам выговорил:
– Со-ответ-стве-нно.
И, в разведке не служа, но наводимый нюхом разведчика, пошел, не отклоняясь от маршрута, туда, куда вели ступеньки вниз. Что празднование будет в нижнем буфете, упомянул Гриша, между прочим. А он, между прочим, запомнил.
На нового гостя не обратили внимания. Лишь Маша глянула издалека и покачала головой с непонятным выражением лица. Празднество разгоралось, как разгорается свет уличных фонарей, побеждая сумерки. Стояло много маленьких столиков, должно быть, так полагалось у еврейских интеллигентов, подумал пьяный Перепелов, а не один большой, как полагается на русских свадьбах, на двух русских свадьбах он побывал, в татарском городе Казани и немецком городе Энгельсе, дуриком попавши. Нынешняя третья. Люди ходили от стола к столу, толпились, гомонили, веселье мешалось с каким-то надрывом, создавая невообразимый коктейль. Злата не сидела ни во главе никакого стола, а то приближалась,