веру во Христа. Когда она отказалась от замужества, мать её выдала императору Диоклетиану. Слыхала о таком?
– Нет, не слыхала, – мотаю я головой.
– Император осудил её на сожжение в раскалённой печи. Святая, осенив себя крестным знамением, сама вошла в печь, где тело её расплавилось, как миро, изливая благоухание.
– Разве может смертное тело благоухать?
– Может, если святой дух обитает в теле том. А есть ещё святая Алла Гофтская. Лик её тоже изображён на золотом фоне в голубой плащанице с крестом в правой руке, только моложе она нежели мученица Пелагея.
Сестра Мария тихим голосом шепчет:
– «Агница Твоя, Иисусе, Алла зовёт велиим гласом: «Тебе, Женище мой, люблю, и Тебе ищущи страдальчествую и сраспинаюся, и спогребаюся Крещению Твоему, и стражду Тебе ради, яко да царствую в Тебе и умираю за Тя, да и живу с Тобою; но яко жертву непорочную приими мя, с любовию пожершуюся Тебе Тоя молитвами, яко милостив спаси души наша». Пострадала она, святая, при короле Унгерихе, преследовавшем христиан. Король приказал поджечь храм во время Богослужения. В пламени пожара среди остальных и погибла мученица Алла.
– А Иисус? Какой он?
– Много написано икон с Его ликом. И в нашем монастыре Владыки Андрея их три: одна в моленной, другая в алькове с распятием, третья – в зале для прихожан. Лик Его светел, черты лица правильные, тонкие, глаза же голубизны неописуемой. Волосы русые до плеч, одежды ветхие, но несмотря на ветхость их Он святой, пожертвовавший жизнью Своей ради всех людей, понесший на Себе их тяжкое бремя.
Я вспоминаю о том, как впервые узнала про Христа от бабушки Дарьи, когда по вечерам, сев возле растоплённой печи, читала она мне страницы из Нового Завета. Я внимательно слушала её и представляла себе красивого юношу с открытым загорелым лицом и волнистыми слегка вьющимися волосами. В моём представлении у юноши были очень добрые глаза, через которые всегда лился неземной Свет и Любовь.
«Иди ко мне, Я приму тебя», – говорили эти глаза.
После этого я попросила бабушку окрестить меня.
– Ему наверное было очень больно, – говорю я, в то время как сестра Мария наливает свежий, только что заваренный чай с мятой в широкое большое блюдце и пьёт его в прикуску с сахаром.
– Кровь у Него текла струёй, а язычники-супостаты глумились над Ним.
– Почему они глумились? Ведь Он спасал их души?
Сестра Мария плечами пожимает:
– Потому что грешны, грех этот в крови их записан. А грешный человек, Таня, не сознаёт, чего творит деяниями своими. Супостаты они, прости меня, Господи, – быстро крестится.
… – Проходи, проходи, – говорит отец Владимир.
Где-то тикают настенные часы. В келье батюшки я никогда ещё не бывала, поэтому веду себя робко. Живёт он в отдельном бревенчатом срубе, в котором всегда хорошо натоплено и пахнет целебными травами. Их Варвара Никитична, попадья-матушка, ежедневно заваривает, чтобы как-то утихомирить мучивший отца Владимира ревматизм. «Кажись, полегчало», –