за общим столом, причём отдельно женщины и мужчины, как это принято по нашим обычаям.
Секхет и Сулейма отныне больше не прислуживали нам, потому что они поселились совсем в другой части дома.
На кухне нам подали большое блюдо с пловом, к тому же, недавно окончилось празднование Курбана Байрама. Плов показался мне совсем безвкусным, во всяком случае, не таким, какой его готовила в нашем доме Секхет под руководством мамы.
Но я съела свою порцию, потому что была очень голодна в тот день особенно после такой длительной и утомительной дороги, которую мы проделали. Лейла едва прикоснулась к пище, но я заставила её поесть.
– Поверь, неизвестно когда нас накормят здесь во второй раз, – старалась убедить я её, – Иначе ты ослабнешь.
Лейла уронила голову на ладони и зарыдала.
Мне стало жаль её.
– Ешь, Лейла. Ты не должна голодать. В этом доме никто кроме нас самих о нас не позаботится. Поверь мне.
Видимо, мои слова показались Лейле довольно убедительными, потому что в следующий момент она принялась за свой плов.
Накануне я спрятала алмаз, подаренный мне отцом, в складки своей нижней юбки, где никто бы не смог его найти. Я ещё раз убедилась в том, что он со мной, ведь я не воспринимала его, как драгоценность, а как вещь, которая всегда будет напоминать мне об отце.
После обеда нам позволили вволю поспать, однако на следующее утро наша жизнь вошла совсем в другое русло. Лейлу определили на кухню, чтобы она помогала готовить еду, а я должна была убираться в комнатах. Мне сказали, чтобы я была достаточно аккуратна и не разбила бы случайно ничего из ценных вещей, украшавших интерьер хозяйских покоев. К «ценностям» относились фарфоровые статуэтки, вазы и другие безделушки. Это были вазы больших размеров с какими-то очень изысканными и дорогими рисунками на них.
Я подумала тогда, было бы лучше, если бы нас с Лейлой не разлучали, или, во всяком случае, если бы Лейлу вместо меня поставили убираться в комнатах, ведь она отличалась особенной осторожностью. Зато я непременно переложила бы в пищу перец или соль, чем навлекла бы на себя гнев тётушки Амиран.
Жизнь потекла довольно медленно и размеренно.
Я видела, как дядюшка Исмаил уходил куда-то рано утром. Он уезжал на своём экипаже, состоявшем из пары гнедых лошадей. В окне я могла видеть слугу-кучера, управлявшегося с лошадьми. Приезжал он уже вечером, а в течение дня в доме царила атмосфера суеты, ибо в нём царствовали женщины, исключая, конечно же, маленького Хабиба.
Нас будили рано утром ещё засветло, когда глаза наши ещё слипались от сна. Мы должны были совершить сначала утренний намаз, затем нас вели в кухню, где наспех кормили совсем безвкусной пищей. Затем Лейла и я надевали фартуки; я шла убираться в комнаты, а Лейла оставалась на кухне вместе с главной поварихой Зульфиёй. Я вспомнила о том, что раньше Лейла всегда мечтала научиться готовить еду. По иронии судьбы ей предоставилась такая возможность, хотя в столь искажённом варианте,