сидел возле костра и дымил.
– Там лед намерз, вот и провалилась. – Мария наконец расшнуровала трек и вылила из него воду, стянула мокрый носок и расположила ногу у самого огня. Тепло пощекотало пальцы, дым, переменившись, пошел в ее сторону, защипало в глазах.
– Курить хочешь?
– Хочу, конечно, вы еще спрашиваете.
– Бери. – Дядя Саша протянул ей пачку.
– Запишите в мой долг.
– Так бери, – он тряхнул протянутой рукой, – только живее, пока не видит никто.
– Спасибо. – Мария аккуратно затянулась, перерывы между сигаретами становились все дольше, а табак все хуже, на этот раз – красный Marlboro. Получше «Оптимы», однозначно, но горло все равно дерет, как будто она курит впервые.
Вода в кане забурлила, и дядя Коля снял его с огня, бросил целую пригоршню заварки, с силой размахнувшись, как принято у бывалых походников.
– Чай готов! – закричал на весь лагерь.
– Чего орешь! – Лохматая голова Лени-вездеходчика высунулась из кунга, пахнуло солярой.
– Переобуться не хочешь?
– Нет, мне и так хорошо.
Мария широким картинным жестом задрала лицо к небу, выпустила дым от последней затяжки. Ей и вправду было хорошо и совсем не страшно.
Аня
хлеб в вине водяной молчалив он сидит на дне уходящий уходит а бог пока остается
От картошки Аня почти улизнула, бабушка поймала ее вылезающей из окна гостевой комнаты, там прыгать ниже всего и растет только ревень, ничего не потопчешь. Пришлось собирать жука аж до самого обеда, отрывать от обгрызенных картофельных листов цеплючие лапки и давить пальцами личинки. В обед, когда солнце стало ощутимо греть даже сквозь панаму, всех жуков слили в бочку и, покрыв радужной бензинной пленкой, сожгли.
Слушая треск горящих жуков, Аня думала о том, что бояться неизвестного легко и не так страшно. Вспоминала, как вчера наперебой спорили мальчишки, описывая водяного то зеленой обезьяной с длинными лапами, то большой лягушкой с красными глазами. Рассказывали сказку о холодном упыре, который живет на самом дне бочага. Днем он спит, зарывшись в жирный речной ил, а ночью выходит из воды, чтобы пить людскую кровь, питаясь чужим теплом и обращая горячую алую и соленую влагу в стылую сладковатую жижу, полупрозрачную, голубую, мерцающую в лунном свете и чернеющую под первыми лучами солнца. Кто эту кровь добудет, тот сможет сварить приворотное зелье или зелье смертное, так говорила бабушка Нюра, чужая, съеженная и дурно пахнущая старушка из дома на самом краю оврага. К ней совсем никто не приезжал, не было у нее ни детей, ни внуков, и в деревне говорили, что она ведьма. Все девчонки ее боялись, взрослые стращали, кто из девок будет с ней рядом, когда старая помрет, тот силу ведовскую получит, и с ней проклятие, тому до самой смерти свободы не знать и покоя, мужа не иметь, детей не иметь и порог церкви не переступить,