с купным аметистом на цепочке из белого золота. Айхма взяла его в руки. У матери она никогда такого не видела.
– А зачем, Дитта? Она сказала, зачем?
– Нет, нувора.
Дитта снова опустила глаза. Было видно, что ей нечего больше сообщить.
– Дитта, ты что-то ещё можешь нам рассказать о нуворе Миэлле? – Диртан опять взял дело в свои руки; он терпеть не мог бестолковой суеты, любил, чтобы всё было на своих местах.
– Нет, нувор, – коротко ответила Дитта, вновь потупившись. Слуги, и, особенно, служанки, побаивались молодого нувора. Большинство слуг работали в домах нуворов всю жизнь, а с возрастом их нередко сменяли их дети. Слуги любили своих хозяев, а хозяева нередко тепло относились к слугам, между ними устанавливалось определённое доверие, зачастую слуги хранили тайны своих хозяев. Для Диртана, казалось, ничего этого не существовало. Слуги для него были просто инструментами, выполнявшими свои функции; он был уважителен в обращении с ними, но держал их на расстоянии: слуги – только слуги, дела нуворов их не касаются.
– На сегодня ты можешь быть свободна, Дитта. Иди к себе и отдохни. Завтра ты приступишь к своим обязанностям.
– Благодарю, нувор. – Дитта поклонилась и вышла, за ней последовала Эфина.
Диртан отдал приказ стражникам ещё раз обыскать замок. Замок обыскали, но опять не нашли ни следа Миэллы, больше её никто не видел.
После обеда Урсула прогуливалась у своего замка, когда она почувствовала, что должна прийти на свою поляну. Это случалось так: она могла заниматься привычными делами, быть погружена в свои мысли или что-то читать, и вдруг перед её внутренним взором возникала её поляна, всего на миг, и Урсула чувствовала желание оказаться на своей поляне. Приходя на поляну в такие дни, она всегда что-то видела в чаше.
В этот раз Урсула вышла к поляне довольно быстро. Остановилась, замерев, прислушиваясь к её атмосфере, а потом медленно подошла к камню. Какое-то время вода была прозрачной, потом лёгкий, ещё холодный ветерок, пустил по поверхности рябь. Сначала вода утратила прозрачность, а потом в ней начали проступать краски.
Урсула видела, как пожилая нувора стала призраком, видела ужас в её глазах, видела, как истончилась граница между миром живых и неведомым местом, где прямо из каменного пола вырастали маленькие искривлённые деревца, покрытые чем-то чёрным, поблёскивающие в холодном зеленоватом свете, идущим непонятно откуда, видела странную женщину в лёгком белом платье с холодным жёстким выражением глаз – этот взгляд напугал её, видела красный камень на одной из дальних стен этой залы за аркой, а над ним словно комок запутанных ниток и от этого комка к нуворе тянулась полупрозрачная зеленовато-синяя нить, утянувшая её на какой-то иной план бытия.
Увиденное напугало Урсулу. «Кто такая эта нувора? Почему чаша показывает её мне?» Но, словно в ответ на её немой вопрос, картина в чаше изменилась: Урсула видела Эйлинн ун Веллар. Она сидела со своей семьёй с небольшой гостиной, на столе стояли напитки и закуска. Казалось бы, ничего примечательного. Но Урсула сразу ощутила тревожную атмосферу: