раму. В самом углу, потому неудивительно, что мальчик не обратил на нее внимания, – Твой отец снял его, едва понял, что деду плевать на то, висит он или нет. Однако это ценная реликвия, которую я хочу, чтобы ты сохранил…
Он сдернул с рамы ткань, открывая глазам мальчика портрет. Молодой женщины с ребенком на руках… мужем за спиной… и мальчиком у ее ног.
– Она так похожа на маму, – лишь смог выдохнуть Герман, завороженно разглядывая лицо двадцатичетырехлетней Беатрис. Лишь едва увидев ее черты, он уже мог поклясться, что не видел ничего прекраснее в своей пока еще столь короткой жизни.
– Тем не менее, это не она… – ухмыльнулся Алоис, сдувая с холста осевшую пыль, – Это твоя бабушка, Герман… Пропавшая без вести, когда твоему отцу еще не было и десяти, – он кивнул на ребенка, что сидел в ее ногах. – Здесь ему шесть. Этот портрет был написан за три года до ее гибели.
– А как это произошло? – вдруг спросил мальчик, оторвав глаза от картины, ошеломленно глядя в лицо своему двоюродному деду.
На что тот лишь задумчиво опустил взгляд. Ему самому хотелось бы знать, как это произошло…
– Она любила путешествовать по окрестной земле, дальние поездки она не любила… – сказал он, отвернувшись к окну, – Любила горы, леса… Порой сама стреляла мелкую дичь из лука, даже без собак. А однажды она просто не вернулась. Мы полгода искали ее по всей стране, но… она будто испарилась без следа. Даже ее лошадь не вернулась домой. Хотя уж этот жеребец был мудрее нас всех. – ухмыльнулся мужчина, предаваясь воспоминаниям.
Казалось, он целиком ушел в свои мысли, а Герман вновь обратил взор на портрет. И чем дольше он разглядывал черты этой женщины, такой удивительной и так сильно похожей на маму, что… ему казалось, будто он сделает все, чтобы только побольше узнать о ней.
– Ну… если ты этого так хочешь… – будто нехотя согласился Алоис, улыбаясь глазами.
Этим же летом он увез мальчика в поместье, где вырос. Где среди мшистых дубов и журчащих ручьев прошло его с Беатрис детство.
Аскеля было нетрудно убедить отпустить своего сына на лето с дядюшкой. После смерти жены ему не стало лучше. Будто потеряв отдушину для изъявления своего гнева, он потерял ориентиры, впав в депрессию. И даже спустя годы, когда его сестру, заигравшуюся в светскую львицу и сердцеедку, насадят на кинжал на очередном балу, от него будет трудно добиться хоть слова.
Шли годы, рос его сын, и однажды Алоис просто перевез вещи Германа в дом своих родителей в Лейпциге. Там Герман чувствовал себя дома гораздо больше, чем в месте, где родился и вырос. Там он был в большей безопасности, чем рядом с психопатом отцом и пьяницей дедом. Алоис тогда твердо решил для себя, что не позволит племяннику загубить в сыне то, что когда-то так бессмысленно отверг в себе сам. Изничтожить старания своей жены, вложенную в Германа любовь и заботу. Среди вещей своей бабушки он будто находил