моральный урод может заставить своего малолетнего сына сидеть у ложа умирающей матери. Иногда, глядя на ее бледное лицо, глядя в с каждым днем гаснущие зеленые глаза, ему казалось, что он видит в этой женщине отражение своей давно пропавшей сестры. Та же доброта, та же нежность… с таким усердием втаптываемая в грязь усилиями ее мужа. Будто на этой женщине он хотел выместить всю ту боль и страдание, что причинила ему гибель матери. Будто хотел, чтобы его собственный сын прошел через то же самое, что и он в его возрасте, с той лишь разницей, что смерть своей матери хотя бы он сможет увидеть собственными глазами. Что ж… не через неделю, так через две, его старания дадут свои плоды. Он уже довел ее до депрессии и чахотки… и лучше ей, увы, не становилось.
Алоис уже давно не был молод. И родители присоединились к своей дочери в фамильном склепе. И каждый раз, принося цветы на крышки их саркофагов, он задумчиво глядел на выгравированное на крышке имя Беатрис. Вспоминая тот дождливый вечер тысяча пятьсот тринадцатого года, когда вместе с Виктором они вскрывали ее гробницу. Как дрожащей рукой он опускал внутрь реликвию, что должна была определить «ее будущее». Он часто размышлял о том, что бы это могло значить. Определенно, Виктор знал больше него, возможно, даже больше его сестры, но как это обычно бывало, подробностей от него добиться было невозможно. Легче было заставить Господа Бога спуститься с небес, чем вытрясти из Виктора Сперанского хоть слово. Проще было сдаться и ждать милости от судьбы, что когда-нибудь правда явит себя. И может быть даже никто не пострадает.
Кто был этот человек, которому предназначалось послание… он не знал. Даже ему, своему любимому брату, девушка не доверила этой тайны. Каждый раз при упоминании письма, ее глаза стекленели, а губы шептали невнятный бред о том, что ей не хочется об этом говорить. Только эти странные слова, сказанные матери перед свадьбой… и все. Семейные хлопоты казалось поглотили ее, было не до фантазий и грез. Хотя… кто знал, какой тяжкий груз кроется за внешней степенностью и спокойствием молодой матери.
Этого, конечно, Алоис знать не мог. Но, вспоминая слова своего наставника, внимательно следил за тем, как растут ее дети. Эмма отпадала сразу. В ее голове ветер, а на языке яд. Она даже не помнила лица своей матери, о том, чтобы доверить ей столь важное задание, не может идти и речи. Она росла, предоставленная сама себе во всем, ценности семьи для нее были далеко не на первом месте. Аскель… на него Виктор почему-то обратил особое внимание в ту ночь. Но гибель матери сильно его подкосила. Отец запил и совсем потерял из виду те ростки человечности, что успела взрастить Беатрис в своем сыне. Он озлобился, закрылся в себе. Ссоры с сестрой становились заместо ежедневных бесед за столом. Та совершенно не убивалась по тому, чему в ее жизни совсем не было места, и это злило Аскеля. Его злило пренебрежение той памятью, которая значила для него так много. И когда он встретил Линду, чьи блестящие глаза и смоляные локоны просто свели его с ума…
…
Ее похоронили спустя