кивнуть.
– Он, то, знает? Что говорит?
– Ничего. Гад он, паразит, – только и смогла сквозь всхлипы выговорить я.
– Может оно и к лучшему, – протянула Зоська, – А, то, твой батька, братец мой, таракан усатый, головы нам поотрывает.
– Почему таракан? Он больше на медведя похож.
– Какая разница, кто тебе голову оторвёт? Таракан или медведь, – подумала, – Знакомые у меня есть, с абортом договорюсь.
– Это не страшно? – поинтересовалась я.
– Не страшнее твоего нынешнего положения, – и, посмотрев на меня, – Не боись. Я их сколько переделала. Ничего, живу. И ты переживёшь. Хорошо, что жалеть не будешь, не от любимого. А, козлы, пускай сами по себе живут. Им дети не нужны.
– Какой он? – тихо спросила я.
– Маленький, живой. Ты о нём не думай. Не жалей. Папашу его вспоминай, – легче будет.
Я задумалась. Теперь мне уже стало жалко этого крохотного, не рождённого ребёнка, который уже есть, он хочет жить, а я, его мать, убью своё дитя. И об этом убийстве Зося говорит с таким спокойствием, как о чём – то обыденном. Просто – помеха в жизни, которую необходимо устранить.
– Всё надо до первого сентября успеть, чтобы ты на занятия со спокойной душой пошла, – как сквозь сон, услышала я Зосю.
Со спокойной душой? Какая может быть спокойная душа у матери – убийцы? Мне стало страшно. Холодно. Я сцепила кисти рук в замок. Закрыла глаза. Только бы не завыть. Сердце кровью обливается. Что делать? Как поступить?
В приёмном покое меня предупредила сестричка:
– Ты у нас без документов. Не плановая. Последней пойдёшь. В палате ни с кем не разговаривай. Молчи. Разговоры постарайся пресечь. А, то и врачей, и меня подведёшь. Поняла? Вечером я тебя выпровожу. Все останутся до утреннего обхода, ты нет.
Я, молча, кивнула. И без её напутствий ни с кем разговаривать не хотелось. На душе тяжело. Словно, кошки скребут. Может не надо ничего делать? Ведь ребёночек жить хочет. Это мой ребёнок. Только мой. Я его мать. Не нужен ему никакой отец. А, уж такой, как Захар, и подавно. Сомнения раздирали меня. Теперь судьба ребёнка была в моих руках. Только я за всё несу ответственность.
В палате легла, отвернулась к стене и всё. На душе тяжесть. В голове пустота.
Пошёл поток. Я повернулась к двери. Бледно – зелёные женщины, молча с кружками – льдом в руках заходили в палату, ложились на кровати, лёд на живот. Нерадостное зрелище.
Всё! Я убила своего ребёнка! Боль! Не физическая, хотя всё делается без наркоза, моральная, просто убивала. Губу до крови закусила. Сил нет. Чудовищная тяжесть о невозможности возврата словно пыталась расплющить меня. Что я наделала! Этого ребёнка больше никогда, никогда на белом свете не будет. Я распорядилась его судьбой. А все души подвластны только Богу! Моя взрослая жизнь началась с убийства.
Дома у Зоси никак не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок. Тяжело. Забылась. Уснула.
Ясное небо, воздушные облака, ромашковое поле, ветерок, жаворонок в небе