сегодняшний день проходил перед внутренним взором живыми картинами: подготовка к празднику Лиго, папино пиво, мамин сыр, девушки в венках и расшитых платьях, Ирма, которую привела любимая и неугомонная сестренка Нелли. Ваня, очень серьезный и значительный, никого не подпускавший к костру и отдававший Рудольфу указания, как в детстве. Песни и танцы теплой летней ночью. А потом они пошли в лес, искать цветущий папоротник, а потом, когда он хотел поцеловать Ирму, та шепнула ему, что согласна, но только после катания на лодке. До озера, и никак иначе.
Страх, и вожделение, и волшебство этой ночи – все смешалось, когда они, тихонько ускользнув от остальных, перебежали через железную дорогу, тайком спустились к реке и дошли до причала, и он, зная, где лежат ключи и как завести мотор, небрежно проделал все, будто поступал так всегда, и повел лодку вниз по течению. Через разведенный понтонный мост, мимо Крома, и дальше между Талабскими островами, до озера, как и договаривались, а Ирма сидела на носу и смотрела вдаль, и молчала, а мотор тянул ровно и без сбоев, и мимо проплывали знакомые берега. Потом они пошли обратно к причалу, потому что сердце у Рудольфа было не на месте: как успеть до света, чтобы никто не увидел его шалости, чтобы никто не донес. А потом он подсел к Ирме, и дальше был окрик Фрорина, словно удар хлыстом по голой спине…
Мыслей не было – только усталость и опустошенность. Смешалось все: и вожделение, и гордость от того, как легко он управлялся с лодкой, и ужас увольнения, и укоризненные глаза отца, которые Рудольф увидел перед собой словно наяву, а потом немыслимая надежда. Все ушло, осталась пустота внутри и лениво волнующиеся водоросли у ног. Лишь тихонько, в уголке сознания, солнечным зайчиком билась невозможная мысль: неужели?..
1942. Ленинград
– Ты так шоффером до войны и проработал? До империалистической? – в голосе Сашки сквозит восхищение.
– Нет. – Старший усмехается в усы и задумчиво смотрит на парнишку. – Как двадцать один год исполнился, так и стал я рекрутом. И в армию был призван. А до того больше года по Петрограду колесил.
– Трудно водить было? – Уважение, которое Сашка и так испытывает к старшему, выросло во сто крат, и голос его звучит теперь почтительно, почти робко.
– Сначала пришлось приноровиться. – Старший пожимает плечами. – Потом привык. В машине что главное?
– Мотор! – Сашка произносит это гордо, со знанием дела: ну еще бы, сколько лекций на эту тему уже выслушал!
– Шоффер. – Старший усмехается. – А у хорошего шоффера и мотор в порядке. Ежели с мотором все хорошо, то остальное пережить можно… Особенно когда резина правильная.
Тут он явно задумывается, смотрит в огонь и молчит. Пауза затягивается, и Сашка не выдерживает:
– А куда ездили?
– Да все больше по городу. – Старший жмет плечами. – Иногда летом в Псков катались. Но это редко. Обычно здесь.
– А зимой небось тяжко было?
– Холодно