голову.
– А ты чего сидишь, Долохова, будто не ты мясо съела? – возвысила голос Нина Николаевна.
Я тоже поднялась, так и не подняв своей повинной головы.
– Что ж ты молчишь, Залётко, – продолжала представление Редина голосом, полным укоризны. – Расскажи товарищам, как дошла до жизни такой. Чем это Долохова тебя так приворожила, что ты бросила учёбу, бросила подругу? Чем тебя Надюша Дюжева не устроила?
Галька всё ярче краснела, вцепившись в крышку парты дрожащими пальцами.
– Говори, говори. Так и будешь катиться по наклонной плоскости? – не унималась математичка. – Или всё-таки дашь слово исправиться? А то смотри, твоя новая подружка заведёт тебя, куда не надо… Тебе чего, Марков?
– Я только хотел сказать, что Надя Дюжева тоже может завести, да ещё как! Я от неё недавно так завёлся, что целый день не мог в себя прийти.
Кто-то хихикнул, но лицо Нины Николаевны стало каменным: в её присутствии смеются только тогда, когда она укажет…
– Сядь на место. Нечего паясничать, когда твой товарищ в беде.
При этих словах я вдруг подняла голову, и учительница прочла в моих глазах, устремившихся прямо на неё, такое удивление, что ощутила прилив внезапного гнева.
– Да что ты в ней нашла! – взорвалась она, уже без обиняков обращаясь к Залётко. – Ты что, не видишь, что это пустое место, ноль без палочки! От неё в классе никому не холодно и не жарко. Ишь пробралась тихой сапой в чужие отношения!.. – тут она немного осадила, почувствовав перебор, и уже обычным голосом вынесла решение: – Вопрос о поведении Долоховой я предлагаю передать на обсуждение совета дружины школы. Кто «за»?
Класс послушно поднял руки.
Меня не отпускало чувство озадаченности. Всё казалось, что сейчас, вот-вот Нина Николаевна рассмеётся, скажет, что это розыгрыш. И все ребята тоже рассмеются. Однако, всё продолжало идти тем же порядком.
– Сидеть рядом я вам больше не разрешаю. Мне двоечники в классе не нужны. Поди-ка, Залётко, сядь на место Аркаши Газинпуда, а Аркаша быстро сюда. Да-да, Аркаша, иди сюда, молодец. Где твой портфель? Бери-бери с собой, да… Будешь Долохову перевоспитывать. Покажи ей, как надо себя вести. Молодец, молодец…
После этого заседания ко мне приклеилось прозвище Тихая Сапа. Что это такое, никто не знал, но выражение классной оказалось весьма наглядным. Кстати, саму её с тех пор все в школе стали называть Врединой.
Пришлось мне побывать по этому делу и на совете дружины, состоявшемся в Красном Уголке. Дружинников было пятеро. С какой-то нарочитой ленивостью они расселись по столам и подоконнику – чтобы не быть ниже провинившейся, стоящей перед ними. И все картинно скучали.
– Ну что, Долохова, рассказывай, как ты дошла до жизни такой, – вяло, но с притаившейся в голосе угрозой начала одна из них, толстая девица из старшего класса с пионерским галстуком на взрослой, как у тётьки, груди. – Кстати, а почему у тебя галстук засунут за фартук? Это же частица родного знамени, а ты обращаешься с ним, как с… – она