и принялись растаскивать нас врукопашную. Оказаться в центре внимания всего класса было для меня отнюдь не огорчительно, и я, подпустив патетики в голос, стала театрально простирать к ней руки, восклицая и прощаясь навеки. Но вся суть была в другом: сзади, сжимая меня за локти, моим оттаскиванием увлечённо занялся сам Данилка Марков, Маркиз, как его называли все в классе, и это уже напоминало похищение принцессы.
Вскоре Галя Залётко серьёзно заболела и оказалась в больнице вплоть до Нового года. Во втором полугодии мать перевела её в какую-то школу в другом районе – «от греха подальше», и она стала ездить туда на электричке. Но стала ли она в результате лучше учиться, мне ни разу так и не пришло в голову спросить, хотя мы всё равно тайком встречались.
Мы вместе гуляли где-нибудь подальше от своего двора, но зайти ко мне в гости Галька больше не осмелилась никогда: слишком много окон было в новых пятиэтажных домах.
Так бедным кукольным влюблённым и не довелось объясниться.
Вспоминая обо всём этом теперь, я вдруг задумалась – а почему Галька всегда выбирала на роль родителей грузовик?
Глава 3. Ритуальные пляски
Нелюбовь классной не трогала меня. Я её попросту не осознавала. Взрослые пока что казались непогрешимыми. У них был только один недостаток: бессилие перед хулиганами. Этим плачевным недостатком обладали даже мои родители. А то, что Нина Николаевна одним своим видом могла осадить самых отпетых, было в моих глазах высочайшим достоинством, заслуживающим безоговорочной признательности. Я, конечно, не подозревала, что её нерасположение являлось в большой степени причиной моего неуспеха среди одноклассников. Потому что этот неуспех я пожинала далеко не впервые, в нём была даже закономерность. Меня не любили воспитательницы в детском саду, не любила первая учительница Анна Гавриловна, которую я обожала; подозрительно относились вожатые в пионерских лагерях. Так бывало везде, где вместо людей были товарищи, а вместо дружеских компаний – коллективы.
Теперь-то я понимаю, что причиной была моя подслеповатость, не позволявшая мне копировать поведение окружающих, как другие дети. Ведь им стоило только глазом повести, чтобы понять, сердятся на них или нет. Ясно, что мои поступки наугад выглядели злостным непослушанием. Моё присутствие в коллективе затрудняло воспитателям поддерживать общий порядок, вынуждая их заниматься ещё и мной, в то время как надо было ежеминутно спасаться от озорников.
В школе к нелюбви учителей присоединились жесточайшие невзгоды от мальчишек, загонявшие меня в самый дальний, самый незаметный уголок. Я дивилась их поразительному единодушию, их монолитности и покорно ожидала всего самого страшного, не представляя, с какой стороны и в каком виде явится внезапная беда. Это у меня выбивали из рук портфель, отрабатывая удар ребром ладони, это меня забрасывали зимой снежками, обливали весной из лужи, заплёвывали жёванными бумажками из трубки. Это, наконец, вокруг меня каждую перемену с подвываниями скакал кто-нибудь из одноклассников,