Он был совершенно бессилен.
Адольф Штраух медленно сполз по стене на пол, уткнулся лицом в ладони и заплакал щедрыми мужскими слезами, погружаясь всё глубже в двойное страдание никому не нужного человека
***
В описываемое время невидимый фронт закипал и вспучивался непривычными обстоятельствами не только в Екатеринодаре. Коснулось дело и Москвы.
Никто не видел, как двумя днями ранее человек средних лет в увешанной орденами и медалями генеральской форме перебрался через кремлёвскую стену.
Это был известный екатеринодарский умалишённый Тормоз, сбежавший недавно из городской психиатрической больницы. Проникнув на дачу отставного генерала Отоваренникова, он сменил ветхую больничную пижаму на генеральский мундир и в таком виде пробрался через котельную в здание краевого Управления безопасности. Где прожил трое суток в кабинете полковника Скрыбочкина (потому что не так просто оказалось употребить внутрь два ящика водки), а затем, прихватив на всякий случай подвернувшееся под руку секретное досье, поехал в Москву жаловаться на недостаточную жизнь и просить каких-нибудь наград.
В Кремле Тормоз всю ночь прождал президента, блуждая среди многочисленных комнат с высокими потолками. Но предъявить свои претензии так и не сумел, поскольку утром проснувшиеся офицеры охраны от испуга надавали ему по голове старинной табуреткой из красного дерева. Однако задерживать не стали, дабы не получить взыскания за проникновение на объект посторонней личности во время своих сладких снов – а лишь спросили домашний адрес у невнятного придурка в генеральской форме и выставили его вон, посоветовав:
– Здесь больше не появляйся. Чтобы духу твоего не видели! Лучше отправляйся по месту жительства и своё – екатеринодарское – Управление проверяй.
Тормоз уже проверил. Но досье на Скрыбочкина предъявлять не стал, раз ему вместо ордена чуть не вышибли мозги – а следующей ночью несколько часов кряду заполошно бегал по городу, точно тщился отыскать укрывище от властно засасывавшего его мысли холода. Улицы столицы не утешали Тормоза разнообразием встречных лиц и казались ему приблизительным образом каменной пустыни, населённой никудышными микроорганизмами. Зато изгибистые проулки его собственной души были битком набиты прохожими – случайными и неслучайными, молчаливыми и говорунами, медленными и скорыми. Неудивительно, что из-за такой тесноты разновеликие персонажи прошлого, настоящего и будущего регулярно принимались драться между собой – тогда Тормозу становилось совсем худо, и он задирал лицо к редкозвёздному городскому небу, чтобы глядеть сквозь слёзы в пространство свободного космоса и орать дрожащим горлом огорчительные буквы. Правда, от этого не становилось легче. Казалось, даже звёзды светили неохотно, вполсилы, разделяя пренебрежение человеческого общества к его неприкаянной персоне.
Сколь бы тягостным