проводить над ней опыты?
Бульденеж молча кивнул. Затем сказал:
– Так было лучше для всех. В монастыре её не любили. Понятно почему. Она – другая. Вы не думайте, доктор нипочём не обидит Ольгу! Он изучает её, как цветок в горшке. Просто иногда – во славу науки – он добавляет ей в подкормку какие-то новые ингредиенты…
– Которые сперва проверяет на вас.
– Ну, разумеется! А уж если со мной всё в порядке…
– О каких ингредиентах идёт речь?
– Вот этого не знаю, – резко бросил Бульденеж. – Я доктору доверяю.
Джеффри Томпсон задумался.
– А доктор доверяет мне. Это я научил Ольгу рисовать. Я убедил доктора, что рисование поможет её сознанию раскрыться, а доктору только это и требуется. Поначалу учил срисовывать. Показывал ей знаменитые полотна на почтовых открытках, рассказывал истории их создания, раскрывал секреты техник. Ольга вовсе не глупая. Ей интересно учиться. Да, не дал бог обыденного разума. Техника у неё хромает, но это не от душевной болезни – многие нормальные рисуют как курица лапой. Зато она видит иначе. Видит то, что другие не видят.
– В смысле какой-то дар пророчества?
– Что? Да нет же! При чём тут эти глупости! Ольга видит простые вещи, те, что у нас под носом, но мы их в силу нашего снобизма и напыщенности в упор не замечаем. Мы же думаем, что знаем всё лучше остальных!
Томпсон кивнул в ответ и спросил:
– Вы тоже пытались покончить с собой?
– Что? Нет, я эгоист, так принято у снобов называть людей вроде меня. Но я слишком ценил свой талант, чтобы добровольно с ним расстаться…
Где-то в далёкой комнате что-то звякнуло. Молодой человек напряг слух.
– Говорят, что талантливый человек талантлив во всём. Чушь несусветная! – Бульденеж вскинул руку и тут же уронил в воду. – Талант может выливаться во что-то одно, а в остальном человек может быть серой посредственностью или даже казаться отсталым. Как в случае с Ольгой. Но последнее нисколько не умаляет гениальности человека в чём-то одном.
Он посмотрел в сторону открытых дверей и сказал, понизив голос:
– Вот все думают, что Ольга больная. Они ошибаются!
– В самом деле?
– Ольга просто со своей пулей в голове! А художники должны быть немного с приветом, иначе шедевра не жди. Но это не та болезнь, от которой следует лечить…
В комнату вошла Сара.
– Чудесное утро, не правда ли?
– От вас, милочка, голова кругом, – сказал старик, утопив гипсовое изваяние в воде.
Сара, улыбаясь, поставила карболитовый ящик с тонометром прямо на снимок лётчицы. Бульденеж положил руку на край ванны.
– Хотят убедиться, что я доживу до обеда, – ворчливо сказал он, глядя на Томпсона.
– Мне же нужно знать, на сколько персон накрывать, – подыграла Сара.
Через пять минут, измерив артериальное давление Бульденежа, Сара заметила на полу картину.
– Работа Ольги, – сказал Бульденеж.
– Повесим её в столовой, – Сара подняла и прислонила холст к стене, затем собрала с табурета измерительный прибор и вышла через дальнюю