продолжая бормотать и всхлипывать, лег на бок и тут же замолк. Антон оглядел жалкого, заморенного старика, накрыл его одеялом.
Он зашел на кухню, взял кровавого цвета яблоко, выключил проектор. На выходе бросил охраннику по-хозяйски:
– Можешь теперь убраться, он спит!
Мальчик с хрустом откусил яблоко – по подбородку двумя струйками потек желтоватый сок – и добавил с набитым ртом:
– Я жавтра приеду…
Отношения с отцом и матерью стремительно ухудшались. Антон уже не представлял, как можно нормально общаться с ними. Изо дня в день постоянная ругань, ссоры трагическим шепотом, чтобы не задеть датчики крика.
Было сказано много такого, чего не стоило говорить, и Антон все больше замыкался в себе, старался просто молчать. Он видеть не мог родителей. Они запрещали практически все. Его раздражало все, что они говорили и делали.
Он ездил к Аркадию чуть ли не каждый день и однажды остался ночевать в комнате Степана. Матери сказал, что очень устал после школы, спросил разрешения. Удивительно, но та согласились. Мать знала, кто такой Аркадий, и, возможно, думала, что это хорошо, если Антон сошелся с ним. Лизе казалось, что они таким образом помогают друг другу. Слава особо не вникал и вообще уже мало влиял на ситуацию.
После этого Антон стал часто ночевать у режиссера. Ему было комфортно, и он настолько привык к шику и блеску, что иногда забывал, что дом совсем не его. Антон хозяйничал в комнате Степана, играл, хотя интерес к игре пропал, как только все Степины шлемы поступили в его распоряжение. Когда Аркадий возвращался с работы, они много разговаривали, смотрели какие-то фильмы. Антон с удовольствием общался с Лизой-роботом. Его даже забавляло, что робота зовут Лизой, как и его мать. Но как же они были непохожи!
Мальчику исполнилось пятнадцать, он заметно подтянулся, голос начал ломаться и грубеть. Он все чаще рассматривал себя в зеркало, и его многое не устраивало. Конечно же, в первую очередь хитиновый покров. Антон комплексовал, писал стихи, в которых высказывал сомнения и недовольства по поводу жизни и того, что происходит вокруг него. Он показывал стихи только Аркадию, родителям даже не пытался, считал, что те не поймут. Режиссер искренне восхищался, убеждал Антона в том, что у него талант.
Грустно мне, тошно.
Надо куда-то идти.
Год выдался сложный,
Еще сложней впереди.
Сыпется пирамидка,
Кубиками стуча.
Слякотно все, жидко…
Капает в ржавый чан.
Птицы, что раньше летели
И восхищали крылом,
Все до одной надоели.
Скука, тоска, излом.
Заволокло смрадом
Поле красивых цветов.
Музыки больше не надо,
Больше не надо слов.
Там, где ходили люди,
Ветер теперь поет.
Лучше уже не будет,
Будет наоборот.
Хочется