больнице, в отделении детской психиатрии. Если не считать того момента во время поступления, когда у него забрали шарик, шнурки и личную ложку, и потом еще, когда мать крепко обняла его и пошла к выходу, и он смотрел, как она идет по коридору, проходит через тяжелые металлические двери, и те захлопываются за ней со щелчком – вот за исключением нескольких таких моментов, в целом, учитывая все обстоятельства, Бенни чувствовал себя нормально. Вроде как отстраненно. То есть ничего не чувствовал. Может быть, немножко боялся, но в целом он решил, что в принципе не против немного побыть в больнице. Он вернулся в свою палату, сел на край кровати и стал слушать незнакомые звуки: шаги мягкой обуви по линолеуму, сигналы телефонов и внутренних переговорных устройств, голоса людей, окликающих друг друга. Ребята в школе всегда говорили, что рано или поздно он здесь окажется. В сумасшедшем доме, в психушке, в спецлечебнице, в психдиспансере, в дурдоме. Они говорили, что он чокнутый, но здесь, во всяком случае, все чокнутые, так что это даже своего рода облегчение. Может быть, хотя бы здесь получится немного расслабиться.
Первые несколько дней он осваивался, приноравливался к ритму жизни отделения Детской психиатрии. Оно предназначалось для пациентов младше восемнадцати лет. Врачи, медсестры и обслуживающий персонал называли это отделение Педи-пси, с ударением на первый слог, а дети называли его Педипси, или просто Дипси, для краткости. Сосед Бенни по комнате, Максон, чокнутый китаец, был старше и страдал кататоническим синдромом, но палата у них была чистой и просторной, и все лампочки горели. Плечики в шкафу не снимались с перекладины, и развешивать одежду было трудно, но все они были одинаковые и не перепутывались, и это было приятно. Здесь был туалет, в который можно было сходить, не разгребая вещи по дороге. Кормили отвратительно, но зато три раза в день, не считая перекусов, и каждый день в одно и то же время, а еще в больнице не было перебоев с молоком. В отделении стоял постоянный негромкий ровный шум: тихие разговоры на посту медсестер, звук катящихся по коридорам тележек с едой – и действовало это успокаивающе. Многие считают, что психушка – это безумное, шумное место, но Бенни с удивлением обнаружил, что голосов в отделении меньше: стены, потолки и полы словно очищены от остатков страданий, которые в обычных домах копятся по углам как пыль. И – за исключением одного раза в самом начале, когда одна из душевых головок вдруг заплакала, – оказалось, что и бытовые приборы здесь ведут себя спокойно и тихо, как будто их тоже пролечили медикаментами.
Если он и слышал какие-то голоса, то они были явно человеческими. Дикие взрывы смеха, эхом отдававшиеся в коридорах, означали, что Бриттани и Лулу опять стоят на ушах и придуриваются, пытаясь привлечь внимание няни Эндрю. Стоны и крики по ночам означали, что Тревору приснился очередной кошмар или Кай сходит с ума из-за своих лекарств. Сознание того, что голоса исходят от людей, успокаивало Бенни, потому что это означало, что их слышат все, а не только он один.
Ребята