светлая летняя северная ночь. Небо над головой слегка светилось, делая свет звезд в этом полумраке более бледным и нежным. Еле шевелящаяся морская гладь слабо мерцала, низкий полуразличимый гул прилива смешивался с шорохом маленьких волн. Воздух был тих, прохладен и влажен.
Тауно добрался до «Хернинга» и проплыл вокруг него с бесшумностью акулы. У руля, кажется, никого не было, но у каждого из бортов оказалось по часовому с поблескивающей пикой, третий сидел в гнезде на верхушке мачты. Трое наверху, значит, в трюме еще трое. Выходит, Ранильд настороже и не намерен оставлять своим врагам ни единого шанса.
Или нет? Борта в середине корабля возвышаются над водой всего на шесть футов. Можно найти способ взобраться на борт…
И, если повезет, убить одного или двух, пока шум схватки не поднимет на ноги остальных. Бессмысленно. Раньше детям водяного удалось одолеть весь экипаж, но в тот раз у моряков не было ничего опаснее ножей, да и никто из них особенно не желал схватки. К тому же, едва удалось справиться с Олувом, началась просто драка, а не битва насмерть.
А теперь не было и Кеннина.
Выставив из воды только лицо, Тауно лежал на поверхности и ждал.
Наконец он расслышал звук шагов. Часовой на верхушке мачты, темная тень на фоне звезд, крикнул:
– Ну-ну, ты уже так по нас соскучилась?
– Не забывай, что ты на посту, – отозвался голос Ингеборг, но какой усталый и безразличный! – Знай я, что шкипер повесит тебя за уход с поста, я стиснула бы зубы и ублажила тебя, но вряд ли мне настолько повезет. Так знай, я вышла из этого свинарника в трюме лишь глотнуть свежего воздуха, да позабыла, что и на палубе полно свиней.
– Попридержи язык, девка. Сама знаешь, мы не можем рисковать и оставлять тебя живым свидетелем, но умереть можно очень многими способами.
– И если ты слишком обнаглеешь, мы еще подумаем, оставлять ли тебе жизнь до последней ночи в море, – продолжил моряк у левого борта. – С этим золотом я смогу купить больше девок, чем мне по силам справиться, так что какое мне дело до Ингеборг-Трески?
– Верно, и вообще пора ее освежить, – поддакнул моряк на мачте и начал мочиться на нее. Ингеборг с плачем убежала на полуют. Вслед ей понесся грубый хохот.
Тауно на минуту замер, потом бесшумно нырнул и добрался под водой до руля.
Руль оброс острыми ракушками и скользкими водорослями. Тауно стал подниматься, еще медленнее и осторожнее, чем когда разведывал логово спрута. Из-за кривизны борта румпель находился в восьми футах над водой, в углублении под верхней палубой. Тауно обеими руками ухватился за его стержень, изогнул тело и просунул пальцы ног между стержнем и корпусом. Одним плавным движением, не обращая внимания на впивающуюся в тело бронзу, он взобрался по кронштейну румпеля, ухватился пальцами за край борта и подтянулся, положив на борт подбородок.
– Что это там? – крикнул моряк с палубы.
Тауно замер. Звук стекающих с него в море капель был не громче плеска волн о холодный на ощупь борт.
– Да так, то ли чертов дельфин, то ли