и рвались, под чудовищной силы ударами рушились стены, оглушительные вопли спрута звоном отдавались в голове, продавливая барабанные перепонки; их били и грубо отшвыривали щупальца, облепленные острыми ракушками, железистый привкус их собственной крови смешался с кислотой крови спрута, и когда им наконец удалось пригвоздить его ко дну, они были полумертвыми от усталости.
Но спрут теперь был обездвижен, и они поплыли к тому месту, где пульсировала и дергалась гигантская голова, щелкая клювом на стиснувшие ее путы, а под сетью клубком змей извивались щупальца. Сквозь мутную темноту они взглянули в его широкие настороженные глаза. Спрут перестал биться, и слышался лишь шорох протекающей сквозь его жабры воды. Он уставился на них немигающими глазами.
– Ты был храбр, наш морской брат, – сказал Тауно. – И потому знай, что мы убьем тебя не ради корысти.
Он выбрал правый глаз, Кеннин – левый, и каждый вонзил в глаз по гарпуну до самого конца древка. Когда же спрут не перестал дергаться, они использовали вторую пару, затем оба гарпуна Эйян. Кровь спрута и его муки заставили их быстро отплыть в сторону.
И вскоре все кончилось. Одно из остриев достигло мозга и пронзило его.
Полукровки поплыли из Аверорна к солнечному свету. Вырвавшись на воздух, они увидели шлюп, качающийся на крупных волнах, поднятых схваткой в глубине. Тауно и Эйян даже не стали тратить силы на освобождение легких, хотя воздухом им было бы дышать легче, чем водой. Они остались на поверхности, слегка пошевеливая руками, позволяя океану успокаивать и баюкать их стонущие от боли тела, упиваясь наслаждением жизни. Лишь более молодой Кеннин крикнул столпившимся у борта побледневшим матросам:
– Мы победили! Спрут мертв! Сокровище наше!
Услышав его слова, Нильс вскарабкался по выбленкам и закукарекал. Из глаз Ингеборг брызнули слезы. Моряки испустили подозрительно короткий торжествующий крик и после этого поглядывали в основном на Ранильда.
В волнах мелькнули две стайки дельфинов, им не терпелось узнать новости.
Но дело еще не было доведено до конца. Ранильд передал пловцам длинный канат с грузом, крюком на конце и привязанным к нему мешком. Полукровки снова нырнули.
Светящиеся рыбы, слишком быстрые для щупалец спрута, уже набросились на его мертвую тушу.
– Давайте сделаем дело и уплывем отсюда как можно скорее, – сказал Тауно. Его спутники согласились – им тоже было не по душе раскапывать гробницы.
И они занялись этим лишь ради Ирии, ставшей теперь Маргрете. Снова и снова наполняли они мешок монетами, блюдами, кольцами, коронами и слитками; снова и снова подвешивали к крюку золотые сундуки, канделябры и статуи богов. Такую длинную веревку бесполезно было дергать, подавая сигнал, и моряки просто выбирали ее каждые полчаса. Вскоре Тауно понял, что к ней следует привязать и фонарь, потому что, хотя море над их головами и успокоилось, «Хернинг» понемногу дрейфовал и веревка ни разу не опустилась дважды в одно и то же место. В промежутках дети водяного