вопрос, «не вышли ли сестрички замуж?». Ахмед такое не спросит, и на том спасибо. Конечно, он – не Оля, и никто не Оля, и без веления отца он бы не пришёл, но всё равно я была рада его видеть.
– Ты не бойся, я уже не заразная, – сказала я.
– А мне по фиг. Я толстый, меня микробы не берут, – ответил он.
– Какой же ты толстый? – неловко возразила я.
Вспомнилось, как недавно я сама дразнила его жиртрестом. Вот дура!
И снова потянуло в школу…
В первое утро своего официального (по справке) выздоровления я проснулась раньше обычного. Поплескала на себя водой и скользнула в узкий проём между столом и холодильником, на свой любимый трехногий табурет. Напротив было место мамы. Папа садился с торца. Пока сёстры жили с нами, стол приходилось отодвигать. В остальном всё по-прежнему: двухкомфорочная плита, газовая колонка, холодильник «Саратов», стиральная машинка «Волга» с круглым аквариумом на ней (так причудливо трансформировалась моя мечта о котёнке). На окне – белые в вишенку занавески. А за окном цветут настоящие вишни…
– Мам, – начала я с набитым ртом, – я так соскучилась по Оле!
Но тут пришёл папа, и я умолкла.
Папа сел на своё место, принялся есть и отпускать шуточки – забавные, как ему казалось, в незатейливом, рассчитанном на привычную аудиторию стиле. Мама смеялась, я тоже, но и украдкой разглядывала его… Какой знакомый и незнакомый человек – папа! Как причудливо сплелось в нём всё самое хорошее и плохое!
История знакомства моих родителей напоминает сюжет старого фильма «Доживём до понедельника». Игорь Солопов работал завучем в средней школе, куда пришла молоденькая «француженка» – моя мама. В свои тридцать восемь лет он не был женат. На него всерьёз положила глаз математичка. А он взял и женился на Лиде Сидоренко! Математичке пришлось проглотить это. Возможно, ей достался муж с более лёгким характером…
Отец не признавал компромиссов. Однажды я услышала, как мама сказала своей подруге Таисии Григорьевне: «Игорь положил партбилет на стол, хотя все пугали его последствиями. Мол, и свою карьеру погубишь, и детей… Шутка ли – из Компартии выйти!» Казалось очень странным, что какой-то там билет, лежащий на чьём-то столе, может погубить папу и меня. Во всяком случае, я «погубленной» себя не чувствовала. А папа даже как-то повеселел. Он перевёлся в другую школу простым учителем литературы, взял классное руководство и очень быстро вывел свой класс в лидеры. Знакомые удивлялись: «Игорь Ильич, вы ещё не в гороно?»2. А он физически не мог пресмыкаться. Без этого качества карьеру не сделаешь…
Уже два года он был на пенсии, оглох на левое ухо и целиком посвятил себя семье. А это значит: не только встречал меня из школы, забавлял сказками и таскал бутерброды к телевизору – но и контролировал каждый мой шаг.
«Лучше бы он поменьше нас любил!» – сказала Вера в последний свой приезд. Даже мне – тепличному цветочку – порой претил его контроль и ласка, расспросы о самочувствии, поглаживания по головке… Не говоря