мораль уже не держала меня так крепко. Юбки-коротышки больше не шокировали, наоборот, я мечтала о такой для себя. И чувства Ангелины были мне понятны. Разве не люблю я до сих пор Кира, хотя он мне не принадлежит?..
Неожиданно для самой себя я выпалила:
– Я бы тоже родила от любимого! – И, краснея, добавила: – Не сейчас, конечно…
Вера закатила глаза в преувеличенном ужасе, Ангелина же серьезно сказала:
– Ты выйдешь замуж за человека на шесть лет старше тебя.
– Линка, хватит ей голову морочить!
Но я почему-то сразу поверила. Вспомнилось, что Ангелина единственная из всех на вопрос о бригантине ответила: «А чего ее искать? Я прекрасно ее вижу…».
Сейчас хозяйка сидела в лучшем кресле и живописала свадьбу какой-то Ниночки:
– Так они за день вымотались, что рухнули без сил. Он поднапрягся, говорит: «Ну что, давай?..». Она в ответ уныло: «У меня дела…». – «Ну дела так дела». Отвернулся к стене и захрапел. Первая брачная ночь, мать ее!.. Говорю Ниночке: «Не жалуйся. Ты до венца трахалась вдоволь…».
– Что такое «трахалась»? – наивно спросила я.
Когда Ангелина с тем же невозмутимым видом просветила меня, щеки и уши мои запылали. В Грозном это называли по-другому, неприличным словом на букву «е»… шепотом… такие безбашенные, как Макс Зинчук…
Сестра оборвала мой ликбез, начав рассказывать, как визжала Крысавка, когда вчера неизвестный выкрал мясо из ее кастрюли. Бульон оставил – почему-то Крысавка сочла это издевательством. Она грозилась устроить шмон по комнатам, пока кто-то не остудил: «Ну и что ты найдешь? Все уже сожрано. Времена нынче голодные. Какой-то моряк вернулся из рейса, жена не накормила…». Все сочувствовали Крысавке, несмотря на ее истерику, но когда она спустилась на вахту и там вынесла сор из избы, все снова от нее отвернулись. Гришка Афанасьев заметил: «Эта вобла всерьез надеялась, что из-за ее супа придут менты? Да они трупак два-три раза друг другу переложат, лишь бы не работать…».
Ангелина смеялась, а в конце сделала неожиданный вывод:
– Афанасьев и сожрал.
Мне вспомнилось другое событие, возможно, со стороны комичное, но стоившее мне криков и слез. Я ободрала локоть на балконе, и Вера почти сорок минут гонялась за мной с пузырьком йода. В четырнадцать лет я полагала, что сама вправе решать, чем мне мазать, и мазать ли вообще. Но в сестру словно бес вселился. Мы поцапались. Для меня было неприятным открытием, что Вера, оказывается, вовсе не такой «светлый ангел», каким виделась мне из Алексина: она может быть деспотичной не хуже тети Риммы…
Ангелина предложила погадать мне по руке. Ко всем прочим талантам она еще увлекалась хиромантией. Я с готовностью протянула ладонь и услышала, что нужны обе.
– Левая – предначертанное при рождении, правая – коррективы жизни, – объяснила Ангелина.
Она долго всматривалась в мои ладони и с умным видом рассуждала про «холм Венеры» и «мистический крест». Из всего сказанного запомнилась одна фраза:
– Никогда не видела такой изломанной