обвязку. Работа на краю стены требовала аккуратности и точности. Загреметь с трехметровой высоты, особенно внутрь дома, где уже были установлены поперечные лаги и укосины, никому не хотелось. Поэтому работали не торопясь, рассчитывая каждое движение. И все равно, время от времени, что-нибудь у нас падало вниз: то молоток, то ножовка.
Вечером, сидя у костра и потягивая горячий чай, Косоворотов планировал:
– Завтра закончим верхнюю обвязку, сходим вечерком в лес нарубим сосенок ровненьких под стропила. А послезавтра будем их ставить. Тебе, Юрьич, надо в Рощино съездить, купить досок для крыши. Бери дюймовку…
Был тихий теплый вечер. Неизбежные комары, попискивая, вились вокруг огня, кусали за ноги. Мы лениво отмахивались от них ветками. Еще не вполне стемнело. Порыжелый брезент обвисшей палатки светлым прямоугольником выделялся на фоне темных кустов.
– Что-то палаточка наша просела, – заметил я.
– Сейчас подтянем, – с неожиданным энтузиазмом отозвался Юрьич и резво вскочил на ноги.
Взяв топор, он пошел к палатке и принялся переколачивать колья. Слышно было, как в полумраке скрипит песок под его сапогами, как стукает обух топора по сырому дереву. Брезент палатки кривился, то вспухал, то опадал.
– Перекривит ведь палатку, паразит, – лениво сказал Косоворотов, не двигаясь с места.
– А, наплевать, – сказал я.
И тут из-за палатки раздался отчаянный, но уже ставший нам привычным, вопль:
– А, ба-лин!
Что еще такое? Мы вскочили на ноги.
Юрьич вышел из-за палатки держась одной рукой за голову, а другой машинально сжимая топор. Топор он тут же бросил на землю и принялся второй рукой вытягивать из кармана грязный носовой платок.
– А ну, покажи голову! – строго приказал Косоворотов.
Юрьич отлепил ладонь от головы, волосы его были в крови.
– Раздолбай! – коротко выругался Косоворотов.
Он полез в палатку за полотенцем. Намочив полотенце в холодной воде, приложил его к порезу, по счастью не слишком серьезному. Юрьич кряхтел и морщился.
– И на хрена ты так остро топоры наточил, – сетовал он, – бриться ими, что ли, собрался?
– "Взял он саблю, взял он востру и зарезал сам себя…" – вздохнув, подытожил я.
На следующий день Юрьич ходил с перевязанной головой и снова подавал нам гвозди и перетаскивал лесенку от одной стены дома к другой. Но едва лишь он пытался взять в руки топор, как сразу с высоты раздавался суровый окрик Косоворотова:
– Юрьич, отойди, на хрен, от топора!
И Юрьич послушно бросал топор и шел или за водой, или подтаскивал брусья для потолочных лаг.
В обед он пошел к Сане за гвоздями: наша "сотка" кончилась, осталась только "восьмидесятка".
Оттуда Юрьич вернулся хмурый. Как выяснилось, он посетил новый Санин туалет и обнаружил, что туалет сколочен из его родных, Юрьечевых, досок.
– И краской зеленой покрасил, чтобы я не догадался, – зло докладывал он.
– Да ну, – утешал его Тоша, – может, это и не твои доски? Может, он их купил?
– Ага, купил.