полез наверх принимать работу.
– Вон там горб, – въедливо объявил он сверху через некоторое время.
И как он там разглядел что-то в темноте?
– Какой еще горб? – угрожающе возвысил голос Косоворотов. – Ты на себя-то посмотри? Горб…
На станцию возвращались, подсвечивая дорогу карманными фонариками. Шагали быстро, и почти не разговаривая – нужно было успеть на последнюю электричку.
Потом, уже на перроне, Юрьич курил, выпуская изо рта в сторону луны лохматые струйки дыма… А в вагоне поезда вдруг принялся поливать свою благоверную. Оказывается, это на ее деньги и по ее инициативе был куплен дачный участок, и затеяна вся эта стройка.
– Дачу ей, блин, подавай, – шипел Юрьич. – Новой русской захотелось стать…
– Не хочу быть вольною крестьянкой, – подхватывал я. – А хочу быть столбовой дворянкой!
– Во-во! А что я ей – золотая рыбка?
– Дохлый ты наш карасик, – грустно улыбнулся Косоворотов.
– Вам-то хорошо, собакам, смеяться. Вы свое отколотили, а мне еще ого-го сколько ковырять!
– Ага, прозрел? Это тебе не по командировкам шастать, бумажками махать, да девочек охмурять, – засмеялся Тоша.
– Ух, ты, блин! Он меня еще учит!
– У каждого, Юрьич, – свой крест. У меня – свой, у Кости – свой, а у тебя – дача…
– Да па-ашел ты…
Юрьич отвернулся к окну, за которым проносились темные кусты и надолго замолчал.
Поезд шел с редкими остановками – за окном мелькали деревья, едва видимые на фоне вечернего неба. Время от времени проносились поселки со спрятавшимися в темноте домами – только желтые квадраты окон выдавали, теплящуюся в них жизнь. Эти мелькающие за окнами дома кто-то тоже ведь строил. Доставал материалы, нанимал плотников, психовал, ругался… Неожиданно в голове всплыли строчки стихотворения одного из питерских поэтов:
"Дом построил себе на болоте,
в гости вас приглашаю. Придете?
Должен быть однозначным ответ.
Да, так да, ну а нет, значит, нет…"
Я посмотрел на своих спутников. Тоша уже кемарил, сдвинув на лоб кепку, заслонившись козырьком от света вагонных ламп. Юрьич улыбался каким-то своим мыслям…
И никто из нас не знал тогда, что перемены в судьбе страны, по-своему, коснутся и каждого из нас. И жизнь растащит нас в разные стороны, и только спустя восемнадцать лет, мы снова соберемся в этом несчастном домике на болоте. Но это будем уже совсем другие мы…
Ирина Втюрина
«Бидончик дрожжевого супа»
рассказ
Марусе было десять лет, когда она перестала бояться бомбёжек. Она считала, что можно не спускаться в бомбоубежище, когда надрывным призывом звучит воздушная тревога. Главное ближе прижаться к печке, потому, что когда на другой день Маруся выходила из дома, то замечала, что дома разрушены, а печки оставались целыми. Таких домов на Васильевском острове было много, и девочка с мамой, бывало, не спускались в бомбоубежище. Они вдвоём передвинули кровать