черной среди птиц, —
Так еще дыханья пыльного
Полоса за ним катись…
Где?
О.
– В облачных слизах, расчесах;
В солнце – на синих колесах
катящем вниз головою
по угловому завою
неба, Вонзаючи посох
В глиняный воздух на плесах;
В соснах, дождем остекленных;
В плохо заплаканных кленах;
В коротко-палых платанах;
В реках – у сходней ростанных
до желтизён растопленных;
В ласточьей оспе на склонах;
В тусклых крылах плоскокостых,
сложенных в съеженных гнездах;
В узко-реснитчатых рыбах,
вспухших в речных перегибах;
В срезанных аспидских гроздах;
На стрекозиных погостах;
В олове – олове грубом
лунного вара, По трубам
Стекшего желобом мышьим
к копчику крыши И взмывшим
прыщущим искрами клубом – —
Над оседающим срубом.
Песня
Сад стоит ногами на кровати – веки стиснув, руки – на перильца,
Одеялко на потлевшей вате в тесную решетку утекло.
Никуда не дернуться дитяте обмершего града-погорельца,
Никому не отольется в злате вечное повапленное тло.
Град-то где? – А град пошел по ми́ру с ледяной иссохнувшей рукою,
Кинувши разбрызганную лиру на верхи военных площадей.
Гонит ветер, наподдавши с пыру, света паутинку воровскую,
И глазницы рек полны эфиру, как и небо – но еще лютей.
Кажется, что я ушел последний (как и шел последним в алфавите),
Не умешкав в серенькой передней о десьти столпах без потолка…
Ничего беззвучней и бессветней, видно, и не будет уж на свете,
Чем – еще не нывшие победней – свернутые в горло облака.
…Знаешь ли, и от моих каждений этот сладкий смрад и горький ветер,
Демоны, которых нет прожженней, под микитки и меня вели
Вдоль реки, вдоль всех ее стяжений…
Кариес расплавившихся литер
Даже мы, солдаты поражений, прочитать к началу не смогли.
Сад стоит сомнамбулою чада: – побелели кулачки и ногти.
Вот те, Новокаину, блокада набеленного навеки дня..!
Демоны бредущие вдоль сада, вшивые выкручивают нитки
Из белесых век слепого чада и вшивают набело – в меня?
Две элегии
Вычесан свет из немытых волос,
С жолклого черепа сада,
А что вдоль черных корней обвилось —
Всё ненадолго и слабо.
Вычески, тлясь и кривясь на лету,
Плавают в красных аллеях…
Наново я уж сюда не приду,
Чтоб задохнуться в золе их,
Горечью тонкой преполон мой рот
Неосязаемой речи…
А остальное – распыл и расплот,
А остальное – со мглой уплывет
В