ну? – не поверил в стойкость друга Чеслав, а после задал бабке резонный вопрос: – А с чего я тогда сказывать буду?
Он мог бы поклясться, что в глазу Леды от такой жгучей обиды даже слеза сверкнула, но поскольку старушечье око тут же злобно прищурилось, то народившаяся было слезная капля куда-то мгновенно канула. Голос же ее вкрадчиво да въедливо вопросил:
– А кто тебе, Чеславушка, про чужинцев да про то, что они к Молчану на хутор подались, сказывал, а? Ай не Леда ли?
От досады она даже стукнула клюкой о землю.
Чеслав посмотрел на бабку так, как посмотрел бы на самое непонятливое существо в городище, и, почесав грудь, словно ему лень было с ней о чем бы то ни было разговаривать, нехотя пояснил:
– Да ты же только про то и сказала, что были, да про то, что к Молчану подались, а про то, что чужаки в городище делали, ничегошеньки не поведала.
Старуха от столь явного коварства жадно хватанула слишком большой глоток воздуха, отчего даже поперхнулась, и, прокашлявшись, оглушительно взвизгнула:
– Опять над старухой измываться вздумал, Чеславушка? Мало ты моей кровушки попил, как на привязи у дерева меня, что наживу для зверя, держал? Так теперь в другой способ извести меня порешил, лиходей безжалостный?! – кипела Кривая Леда. – Ну ничего: аукнется тебе еще такое пренебрежение! Отольются мои слезоньки кипяточком да за ворот тебе!
Но Чеслав, уже привыкший к подобным стенаниям, лишь безучастно смотрел на негодующую женщину, а когда она на мгновение замолчала, чтобы перевести дух, спокойно и рассудительно сказал:
– Не хочешь – не сказывай, бабка. Только и я про увиденное на дальнем хуторе не поведаю.
Сказанное подействовало, что ушат холодной воды на тлеющие головешки. Леда, открыв было рот, тут же его захлопнула, только губы сердито надула.
Чеслав же, не в силах скрыть улыбку мучителя, выжидательно уставился на нее.
– Да чего там сказывать? – сдалась старуха. – Уж больно они странные какие-то были, эти пришлые. И не оттого только, что чужаки и пожаловали издалече.
Рассказанное далее Кривой Ледой и в самом деле могло показаться необычным. Бабка еще раз высказала недоумение по поводу выбора чужаками избы для постоя – одной из самых неказистых в городище.
– Уж как и Сбыслав, и Зимобор, и другие тоже, хозяева из хозяев, ни зазывали их к себе в хаты, как ни сулили попотчевать яствами лесными, чужаки головами кивали, в хаты заходили, благодарствовали, а ночлежничать шли к Горше. Уж чем он их пленил – и не знаю, – пожала плечами Леда и тут же стукнула себя кулаком по лбу, очевидно, вспомнив важную подробность. – Ой-ля! Зимобор даже с Горшей повздорил из-за того. «Это чем же ты лучше меня, что тебе почетность такая?» А тот ему: «А чем же я хуже, что гостей принять не могу?» Так и надрывали глотки друг на друга. Сказывают, едва до драки не дошло… Но сама не видела.
– А что же в избе у Горши? – не дал передохнуть бабке Чеслав.
– Ой, народ-то потянулся к его хижине, что пчелы по весне на первый цвет! – всплеснула руками Леда. – Даже из