запретным текстам наших современных западных коллег. Профессиональный уровень здесь заведомо был выше среднего по стране – вследствие хорошей языковой подготовки и, главное, доступа к первоисточникам передовых мыслительных техник, новых тематик и алгоритмов решений. Потому-то именно они быстрее других пришли в себя после кризиса идентичности в отечественной философии начала 90-х гг. ХХ в. и последовавшего за этим почти десятилетия мировоззренческой прострации. "Пришли в себя" означает: попытались дальше работать в уже знакомом им поле идей, не в режиме "критики" или "истории философии", а в русле построения собственных учений. Получилось не очень самобытно, всё же они слишком хорошо знают первоисточники – это затрудняет творчество, в котором более полезна легкая невежественность в отношении предшественников.
Произведения жанра "критики современной буржуазной философии" заслужили в советское время популярность и быстро раскупаемые тиражи именно потому, что содержали обширные пересказы и цитаты критикуемых западных философов. Лучшие из "критического подразделения" оказались способными и к позитивному обсуждению вопросов, разумеется, при необходимо дежурном заключительном "развенчании". Благодаря этим первопроходцам поколение российских философов, проходившее профессиональную социализацию в 60-80 гг. ХХ века, оказалось всё же в принципе готовым к открытию железного занавеса и способным начать эпоху мировоззренческого плюрализма и философской самостоятельности. То есть мы уже знали, что и о чем говорят и пишут на Западе.
Знали, но и не предполагали, насколько отличны пересказы от настоящей философии. Магнетическо-парадигмальное воздействие марксистских текстов было привычным – на этом мы выросли в своей профессиональной социализации, так же как средний человек вырастает в привычной конфессиональной среде и "свой Бог" полагается "по умолчанию". Мы знали темы, проблемы, формальные идеи, но мы не знали, "как" это подано; оказалось, так же "хорошо", как и "по умолчанию" гениями-классиками марксизма.
Поток переводов, хлынувший к нам в 90-е гг. ХХ в., показал, что каждый неординарный философ способен так подать свои идеи, или же, что одно и то же, так выразить свою, из душевных глубин взросшую философскую веру (или соответствующие онтологические и гносеологические "полагания"), что эмпатический эффект подобного воздействия ошеломляющ. И не только на юношеские умы76.
Ситуация современной отечественной философии характеризуется практически тотальным господством идейного импорта либо прямым и косвенным эпигонством. Это не "плохо или хорошо". Это, похоже, "неизбежно". Неизбежно, как выравнивание философской культуры у нас и на Западе. Неблагодарное дело сравнивать профессиональные рефлексивные способности – в отечественной советской философии они были отнюдь не хуже всех остальных, но использовались в рамках концептуально очень ограниченной среды. Выравнивание и означает формирование чрезвычайно