наши думы! – вздохнула Агафия.
Девицы помолчали. Княжне вдруг страшно стало, что кередка заснет, и она спросила у подруги:
– Что за колыбельную ты пела?
– Когда умерла моя тетка Донгмеи, я долго плакала и не могла спать. Няня Горинка утешала меня, как могла. Она сидела всю ночь у постели, потушив все огни в юрте, и баюкала меня словами со своей далекой родины. Я никогда бы не подумала, как пригодится мне учить язык моей рабыни… О, нет, не рабыни. Она и Донгмеи были мне как две матушки родимые. Хорошо ли я сейчас пела колыбельную, Агафия?
– Скажу как на духу. Для меня хоть козой блей, а при ком другом лучше говори, как обычно.
– Да ну?
– Хорошую подруженьку тебе Бог послал? – спросила княжна, улыбаясь.
Кередка не ответила, а тихо рассмеялась, откинувшись на толстые бревна сруба шинка.
Глава 6
Страшись любви: она пройдет,
Она мечтой твой ум встревожит,
Тоска по ней тебя убьет,
Ничто воскреснуть не поможет.
М. Ю. Лермонтов. Опасение
Снег совсем растаял. На серых и черных ветках деревьев появилась свежая дымка зеленой листвы. На полях молодая трава стрелами пробивалась через пепел от старой, сожженной. С шумом плескались у берегов волны освободившихся от ледяного панциря рек и озер. То светило солнце, то дул такой сильный ветер, что на глазах слезы выступали. По нежному, как лепестки незабудок, небу плыли мягкие белые облака. Путники уже продали шубы и носили темно-коричневые армяки. Подковы лошадей оставляли полукруглые следы на не до конца еще высохших дорогах.
На границе Архангело-Глинского и Чердынского княжеств Радолюб послал Добрыню в село Беркут, где должны были путников встретить волколаки княгини Ясинки. Воику пришлось править телегой, и верхом Бортэ и уже неплохо катавшиеся Честимир и Агафия скакали теперь только втроем. Дяде, племяннице и подруге было что обсудить. В повозке Радолюба лежало два пучка тонких буро-красных веток вербы, покрытых пушистыми серо-белыми, будто светящимися по краям, почками.
Покачиваясь на лошадиной спине, княжна рассказывала подруге:
– Ранние пчелы да шмели без пыльцы не доживут до лета красного. Потому выламывать начисто все веточки к празднику церковному не надо. В Светлоровске об этом знали. Часто хоть одну веточку из букета да сажали в землю влажную сразу после службы. Вырастали корни, и на многие лета оставалось в мире этом дерево в память о добром поступке человеческом.
– И мы так сделаем на привале, – решила Бортэ.
– Агафия, если бы ты еще слова Радолюба так же хорошо запоминала, как о пчелах то, чему я тебя учил! – притворно опечалился Честимир.
– Я боюсь, Радолюб меня совсем глупой считал бы, не будь я твоей племянницей, – ответила девица, опустив глаза.
– Ты ему очень нравишься, – принялся утешать ее дядюшка. – Как он посмотрел на Воика, когда тот подарил тебе пучок вербы! Кажется, для сыновей своих он невесты лучше тебя не искал бы. В оба смотри, Агафия, стреляй очами, а коли сватов пришлют, выбирай Путяту.
– Нет, Добрыню! – поддержала подшучивания Бортэ. –