богатство и власть отцовские.
Пока Агафия думала над этими словами, казавшимися ей жестокими, и гадала, как высказаться против мыслей таких, Бортэ и ее народ не обидев – ведь еще прадеды кередов в это верили (!), к подруге своей племянницы Честимир обратился тихонечко:
– Видать, много ты про любовь знаешь.
– При наложницах жить – что при табуне. Все, что надо и не надо, на виду.
– Шила в мешке не утаишь. Только коли узнаю, что ты Агафии чего такого рассказала, – полетишь вверх тормашками с коня ли, из телеги, из окна теремного, да хоть с дерева! – пообещал Честимир полусерьезно.
Они уже вернулись к своим спутникам, чтобы помочь Радолюбу и его сыновьям устроить привал. Посланник княгини Ясинки сразу заметил смятение Агафии и поспешил спросить:
– Чего улыбка твоя как солнышко за тучки закатилось?
– Притомилась.
– Надо позабавить, игру устроить, – решил Радолюб, вспомнив, что и Воик, правя телегой, был невесел.
Может быть, печалился оттого, что не смог верхом с княжной покататься?
Если бы княгиня Евпраксия или мамка Варвара увидели, что задумали сделать с Агафией, то воспротивились бы такой забаве, но мужчины на безопасность всегда легче смотрели, потому на поляне возле озера небольшого, к которому лес выходил, золотоволосой девице вложили по маленькому платочку-утирке в каждую кисть. Уговор был спиной к остальным повернуться, не оглядываться и руки вытянуть по бокам, как крылья птичьи. Воик и Бортэ, ничем себя не выдавая, приготовились наперегонки скакать – кто быстрее тряпочку белую у княжны вырвет? Юноша чуть ли не ликовал, глаза его светились от радости. Кередка оставалась спокойной. Агафия стояла, улыбаясь и слушая вой ветра. Радолюб, Честимир и Путята одновременно гаркнули, подавая всадникам знак начинать, и птицы с деревьев поднялись в небо, напуганные этим шумом.
Княжна слышала топот копыт. Одного из забавлявшихся она узнала сразу и так точно, будто стояла к спутникам своим лицом. Когда проскочили сбоку от нее лошадиные голова и шея, а пальцы всадника потянулись к утирке, Агафия вцепилась в эту руку, подпрыгнула и очутилась на спине скакуна впереди Бортэ. Девицы улыбнулись друг другу. Воик подъехал для того, чтобы красавицы ему улыбнулись и помахали платочками. Огорченным он не казался. Путята, со стороны на это смотревший, запел так тихо, чтобы Радолюб услышал, а Честимир нет:
– Ты, любимый, как упал?
– Сапогом за кочку!
– Ты, поди, ворон считал?
– Белые платочки!
Только, лада, не твои…
В день, когда путники прибыли в село Беркут, вдруг с утра пошел снег. Он быстро таял. Белые колючие шапки покрыли кровли изб, наличники окон, пороги и ступеньки, заборы, зеленую траву, плавали в лужах во всю дорогу. Хлопья, падавшие из серых туч, пчелами жалили лица и руки, и волколаки, будь они людьми, холода боящимися, пожалели бы о том,