губы – вот какой женщиной была Ляля Боровская.
Она взяла удостоверение Александра Борисовича, прочитала, сощурившись, как это обычно делают близорукие люди. И этот жест, это движение придавало ее лицу еще больше привлекательности. Так часто бывает с красивыми женщинами: любая гримаса – морщат ли они нос, поджимают ли брезгливо губы, щурятся ли – не уродует их лица (как это обычно бывает с некрасивыми женщинами), а, наоборот, заставляет взглянуть на их красоту по-новому, под другим углом зрения, что ли. Александр Борисович встречал таких женщин всего-то раз пять за свою долгую и насыщенную событиями жизнь.
– Значит, из прокуратуры, – произнесла Ляля глубоким и словно бы простуженным голосом. Затем подняла взгляд на Турецкого и, снова прищурившись, внимательно на него посмотрела. – Что ж, – сказала она со вздохом, – проходите.
Квартира олигарха выглядела совершенно заурядно. (Турецкий слышал, что у Боровских есть шикарный особняк на Николиной горе. По всей видимости, большую часть времени Боровские проводили именно там, а московская квартира была для них чем-то вроде временного жилища, походной палатки городского типа.)
– Скромно у вас здесь, – сказал Турецкий, усаживаясь в кресло и оглядывая гостиную.
Ляля пожала плечами:
– Вы так считаете? Может быть. Геня не любит роскоши. Он считает ее вульгарной.
– Роскошь роскоши рознь, – назидательно заметил Турецкий.
Ляля (она стояла, опершись плечом на стену и скрестив на груди тонкие руки) усмехнулась:
– Может быть. Между прочим, кресло, на котором вы сейчас сидите, принадлежало когда-то князю Голицыну.
– Вот как? – Турецкий едва не подскочил от неожиданности и лишь недюжинным усилием воли заставил себя остаться в кресле, которое вдруг показалось ему хрупким и невесомым.
– Вам уютно? – заботливо осведомилась Ляля.
– Да, – кивнул Турецкий, – вполне. Правда, теперь у меня такое ощущение, будто я сижу на китайской вазе.
Ляля засмеялась:
– О, не беспокойтесь, пожалуйста. Это кресло гораздо крепче нынешнего заводского новодела. Оно еще нас с вами переживет!
– Не знаю, как для кресла, а для нас с вами это звучит не слишком оптимистично, – проворчал Турецкий.
– Скажите… вас, кажется, Александр Борисович зовут?
– Да.
– Меня можете звать просто Ляля, меня все так зовут. – Она прошла к дивану и присела на краешек. Потом посмотрела на Турецкого своими огромными золотисто-карими глазами и продолжила: – Александр Борисович, вы ведь ведете дело Генриха?
– Да.
Ляля кивнула и повторила за Турецким:
– Да. И это хорошо. Потому что вы хороший человек, а это главное.
– С чего вы взяли, что я хороший?
Она улыбнулась:
– А я это вижу. У меня талант – я сразу вижу человека. Первое впечатление меня никогда не обманывает.
Турецкий нахмурился и сказал:
– Главное для следователя – профессионализм, а не душевные качества.
Но