ты правда такая наивная, или же только делаешь вид? Мне порой кажется, что ты притворяешься.
Я засмеялась. Барбара достала сигарету.
– Тут же нельзя курить. Это ведь собор, – сказала я.
– Вот дьявол.
– И ругаться тоже нельзя.
– Ты что, моя мама?
Я улыбнулась.
– Расскажи о себе.
– Что ты хочешь знать? – задумчиво произнесла она, устремляя свой затуманенный взгляд вдаль.
– Где ты родилась? Где твои родители? Как ты росла? Как решила стать учителем? Почему ты до сих пор не вышла замуж?
– Оу, полегче с вопросами! Ты что-то разошлась, – сипло хихикнула она. – Я на такие личные вопросы даже маме не стала бы отвечать.
– Ну, я ведь не мама. Мне можно.
Барбара покрутила сигарету и отправила ее снова в пачку и в карман.
– Родилась я Мюнхене, правда, совсем не помню этот город. – начала она. – Мама моя – русскоговорящая немка. А папа – чистый немец. Мы с мамой сбежали от него, когда мне было десять лет. Редкостный подонок он был. Изменял маме направо и налево. Однажды я пришла из школы, а мама лежит на кухне. Нога вся в крови. Он ножом ей бедро порезал. Я скорее звонить в скорую. Наложили ей швы, и, пока она спала, я сама позвонила в полицию. Рассказала все, как есть. От себя добавила, что он лупит меня каждый день. Хотя этого не было. В общем, забрали его. Закрыли… Мы с мамой переехали в Берлин. Больше я его не видела. Слышала, что он спился и стал бомжом, как этот твой Матиас. Я в каждом из них вижу своего дурного отца. В Берлине мы с мамой хорошо зажили. Я взяла ее фамилию и будто новым человеком себя почувствовала. Когда мне исполнилось пятнадцать, я встретила свою первую любовь. Такая страсть была. Думала, что все у нас по-настоящему. Замуж так хотелось. Именно за него хотелось. Поэтому, как только мне восемнадцать исполнилось, мы с ним во Франкфурт переехали и стали жить вместе. Он был на пять лет старше меня. Единственный ребенок в семье. Избалованный, изнеженный. Родителей своих безумно почитал и любил. А училась я тогда вовсе не на учителя. Мечтою всей моей жизни было стать кондитером.
Барбара посмотрела на меня. Наверное, хотела разглядеть на моем лице удивление или что-то подобное.
– Знаешь, как это бывает, – после непродолжительной паузы сказала она. – Вот закрываю я глаза, вижу торты. Открываю глаза и вижу торты. Еду в поезде, иду по улице и вижу их. Вижу, как я их украшаю, как мои руки в перчатках касаются теплой мастики, как воздушный белковый крем приобретает форму тюльпанов, как сладкий запах сахарной пудры, подобно первому снегу, ложится на глянцевую поверхность ватрушки. Каждую ночь в своих мыслях я варила горячий шоколад. Вытягивала из карамели упругие тонкие ленты и мастерила целые дворцы. Я мечтала быть кондитером. Открыть свою лавочку. Я мечтала открыть эту лавочку с мужем. Думала, будем вместе творить сладкие скульптуры… Думала, дети будут наши бегать и помогать нам…
Барбара снова потянулась в карман, достала сигарету, покрутила ее в руках, понюхала и продолжила.
– Но он