почерневшими домишками, служившими приютами для нищих и всякого рода бродяг, носил громкое название «Цветочная улица».
Кругом не видно было ни души. Только с какого-то чердака доносились звуки старой, расстроенной гармоники. Роберт медленно подкрался и скользнул в подворотню. Та вела на узкий грязный двор с несколькими низенькими лачугами, обитатели которых, очевидно, влачили здесь самое жалкое существование.
Но, прежде чем войти во двор, Роберт произвел некоторую предварительную перемену в своей наружности. Сняв галстук, а также воротничок и манжеты, он нарочно загрязнил пальто, вдавил кулаком шляпу и приклеил себе взъерошенную бороду.
Затем, засунув руки в карманы брюк, он вошел во двор, насвистывая какой-то избитый уличный напев. Было еще рано и совершенно светло. Мало-мальски прилично одетый человек на этом дворе, без сомнения, тотчас же привлек бы к себе общее внимание всех обитателей.
Медленно проходя вдоль расположенных по обеим сторонам двора лачуг, молодой сыщик внимательно заглядывал направо и налево в раскрытые окна. Здесь и там ему представлялась картина убогого нищенства, но рыжего не было нигде видно.
Так он дошел до последней лачуги. Здесь его поразило то странное обстоятельство, что окна ее были наглухо забиты крепкими ставнями, да еще сверх того защищены прочной железной решеткой, точно внутри этого жалкого строеньица хранились какие-то несметные богатства.
Сквозь щели ставень пробивался слабый свет, и из дома доносился чей-то громовой голос.
Роберт быстро оглянулся. Нигде ни души. Он подкрался к одной из ставен и заглянул внутрь лачуги. Невольный крик удивления чуть было не вырвался у него при виде странной, представившейся его взору картины.
В одном углу убогой комнатки сидел, весь съежившись, его старый знакомый – старик, страдающий манией преследования. Лицо его выражало смертельный ужас. Дрожа как осиновый лист, он с невыразимым страхом глядел на рыжего великана, который стоял посреди комнаты и, злорадно усмехаясь, смотрел на несчастного старика.
Скрестив на груди могучие руки, он стоял и угрожающим голосом что-то говорил обомлевшему со страха старику.
Роберт тихо подбежал к двери. Она была открыта. Молодой сыщик вошел в низкие, темные сени, откуда узкая, обитая железными полосами дверь вела во внутреннее помещение, где находились рыжий и старик.
Щелей тут, к сожалению, не было, но, прижав ухо к двери, Роберт мог расслышать каждое слово, которое произносили в комнате.
– В последний раз говорю тебе, Леви Канцер, не жди от меня ни милости, ни пощады. Наконец-то мне удалось проникнуть в твою нору и уловить момент, когда ты по неосторожности, на минуту оставил дверь открытой. Теперь я не уйду от тебя. Выбирай – или ты будешь лежать мертвый у моих ног, или откроешь свой секрет!
– Сжалься, сжалься надо мной, – жалобно молил старик. – У меня нет денег, ни одного пенса нет у меня. Я уже говорил тебе не раз – у меня нет ничего!
Рыжий громко рассмеялся:
– Ты