отчего.
Зачастую мне весьма нелегко сдерживать голос Теклы, рвущийся с языка, и на сей раз я не стал чинить ей препятствий.
– Спасибо тебе, Гунна. Ты ничуть не ошиблась, – сказали мы, улыбнувшись при виде ее замешательства.
Гунна, покачав головой, подалась назад, в толпу, и тут я мельком увидел в проеме той самой арки, которой привел сюда Зака, рослую даму с темными вьющимися волосами. Сомнений быть не могло – ни малейших, даже спустя столько лет… Нам захотелось окликнуть ее, но ее имя колом застряло в горле, лишив нас и дара речи, и даже сил.
– Не плакать, – с неожиданными в этаком звучном басе детскими нотками сказал Зак. – Не плакать, пожалуйста. Я думать, все быть хорошо.
Я повернулся к нему, собираясь ответить: вовсе я, дескать, не плачу… но обнаружил, что он полностью прав. Если я когда-либо и плакал, то разве что совсем маленьким, и даже помню об этом весьма смутно: плакать ученики отучаются быстро, а кто не отучится, тех остальные изводят, пока их не постигнет смерть. Вот Текла, бывало, плакала, а в камере рыдала нередко, но ведь я только что видел ее, Теклу!
– Я плачу лишь оттого, что очень хочу догнать ее, однако нам нужно туда, внутрь.
Зак понимающе кивнул, и я, без промедления подхватив его под локоть, двинулся вместе с ним в Зал Правосудия. Коридор, указанный мне госпожой Афетой, попросту огибал зал сбоку, и я, переступив порог, повел Зака широким проходом между расставленных рядами скамей, мимо матросов, провожавших нас взглядами. Мест на скамьях оказалось гораздо больше, чем собравшихся, и потому матросы занимали только ближайшие к проходу.
Впереди возвышался Трон Правосудия, сооружение куда величественнее и аскетичнее любого судейского кресла, какие мне только доводилось видеть на Урд. Трон Феникса являл собой (а может, являет собою по сию пору, если еще цел где-то на дне морском) огромное позлащенное кресло с воплощенным в золоте, нефрите, сердолике и лазурите изображением птицы феникс, символа бессмертия, на спинке, и с бархатной, окаймленной золотыми кистями подушкой поверх сиденья, без коей последнее сделалось бы убийственно неудобным.
Трон Правосудия (иными словами, иерограммата по имени Цадкиэль) не походил на него ни в чем, ни в одной мелочи, и на поверку оказался вовсе не креслом, а колоссальной величины глыбой белого камня, волею времени, непогоды и случая отдаленно – не более, чем облака, в которых мы ухитряемся разглядеть то лицо возлюбленной, то голову некоего паладина, похожи на них настоящих – напоминавшей нечто наподобие кресла.
Афета сказала, что в Зале Правосудия мне нужно найти кольцо, но в подробности не вдавалась, и я, неторопливо шагая вместе с Заком вдоль прохода между скамей, принялся искать его взглядом. В итоге кольцо оказалось той самой штуковиной, которую я поначалу принял за единственное украшение Трона Правосудия – кованым железным обручем, подвешенным к огромной железной скобе, глубоко вбитой в камень у оконечности одного из «подлокотников». Тогда я начал искать упомянутое Афетой разъемное звено, но ничего подобного не