беременности, как утверждал господин бизнесмен?
Вытащив с бокового кармана штанов армейский нож, подполковник шагнул к жертве – она не успела даже понять, как лезвие мастерски полоснуло ткань на спине и прошлось филигранно по боковому шву длинного, в пол, платья. Абайя рухнула на грязную землю мешком. На худом, бледном теле остались целыми только трусы, женщина заголосила, стыдливо прикрывая грудь, Берт круто развернулся и ударил несчастную ногой в живот.
– Что и требовалось доказать! – процедил он, сплёвывая на землю – У черножопых шакалов всегда так – баба, как громоотвод! Поднимайся, сука, я ещё не начинал!
На красивом пожалуй, но разбитом лице, в кровоподтёках и ссадинах, застыло непонятное выражение: брови, правильные, утончённые, взметнулись вверх, карие, брызжущие ненавистью, глаза метнули молнии, губы сжались в тонкую, упрямую линию, но она улыбалась – Что, шайтан, только и можешь над женщинами издеваться, ты к нам в долину приезжай, там тебя научат, как жить правильно, мусор. Таких, как ты, вырезают, как бешенных собак или в утробе морят, урод!
Сделав обезумевшей подсечку под колено, Альберт повалил Розу на землю. Не имея возможности вывернуть из железных браслетов руки, она всячески пыталась ударить его ногой, но тщетно. Нуриев вёз её за волосы, туго намотав кудрявую прядь на кулак. Женщина кричала так, что стаи прибрежных чаек и ворон, живущих в порту, взвились в небо, подняв несусветный птичий гвалт. Бойцы «альфы», «спецназа» и несколько оперов с отдела наркоты смотрели на малоприятное зрелище безлико – те и другие не раз побывали в горячих точках, на зачистках и операциях по освобождению заложников, и знали не по наслышке, что может вытворить исламист и бабы его при задержании, не говоря уже о бандах формирования…
– Сары ит! Ходарсез! (Псина, неверный!) – голосила женщина – Шуна быль, шуна, шуна! Уль, уль! (Я проклинаю тебя, проклинаю, умри, умри!) Альберт наклонился и приподнял голову вдовы, цепко глянул в глаза, не дрогнул от расплавленного жгучего гнева, усмехнулся и ударил Розу лбом об асфальт, из носа и рта женщины хлынула кровь.
– Заткнись, гиена! – процедил свозь зубы подполковник – Закрой свою поганую дыру, и только когда я разрешу, то отвечай, по русски! Или забыла, тварь, родное наречие? – швырнув женщину на тело мёртвого Мамедова, силовик обратился к лежащей толпе – Ну, может кто хочет заступиться за женщину, есть добровольцы?
Все молчали, одни с ужасом взирая на откровенное издевательство, другие с диким, неугасаемым желанием убить, но так или иначе слова в поддержу Мамедовой никто не произнёс.
– Сух-сухрай? – кровь и слёзы вдовы смешались, размазывая по лицу грязно-кровавую жижу – Сухрай, вставай, у нас дети, Сухрай?! Они ждут тебя, муж, слышишь? – в безумии, в полном, вырвавщимся наружу безумии, Роза истерично целовала восковое лицо трупа – Севгилим! (Любимый!) – Умоляю, прошу, встань!
Тело молчало, безвольно раскинув сжатые в предсмертной конвульсии руки.