Ребекка.
– Может, вы и правы, – согласился он, поправляя очки.
– Проводить вас наверх?
– Нет, я сам. – Он поставил упавшие бутылки на место. – Я тут уронил…
– Ничего, я поставлю.
Человек извинился, откланялся и ушёл.
– Слава богу, – сказала Ирен.
– Аж жалко его, – вздохнул Фабьен.
– Официантка, – крикнул кто-то из-за стола, – почему пиво тёплое?
– Почему это происходит со мной, – ворчала Ирен, направляясь к недовольному посетителю. Тот, уткнувшись в меню, пододвинул к ней пиво.
Ирен потрогала кружку.
– Оно ледяное… – сказала она.
– Вы уверены, мадам Лоран? – спросил посетитель.
Ирен вздрогнула от этого голоса. Посетитель медленно опустил меню. Чёрные смеющиеся глаза смотрели на неё.
– Как поживаете? – Он заулыбался редкими короткими зубами.
Ирен не сводила взгляда с этого взлохмаченного, дурнопахнущего человека.
– А, это ты, – как-то грустно сказала она.
– Я, – он почесал затылок и цыкнул. – Болит, знаете ли, старый шрам на погоду, сегодня ветра`…
– Ветра́, – сказала Ирен.
– А вам идёт эта форма, – он еле сдержал подступающий смех, – вы будто в ней родились.
– Будете ещё что-то заказывать? – спросила она.
– Пиво поменяйте, тёплое, – сказал человек и ещё раз подмигнул ей хитрющим глазом.
9 глава
Мой дорогой Андре, я хочу предостеречь тебя от того, что неизбежно случится. Если не случилось уже. Почему неизбежно? Потому что отговаривать тебя бесполезно. Всё, о чём ты написал мне в письме, заставило шевелиться все волосы на моей и без того обезумевшей голове. Да, я стар, это так быстро приходит: беспомощность, беспринципность, безнадёжность, без ножа, я ем теперь стейки без ножа, Андре, просто насаживаю их на вилку и ем. И мне всё равно, что обо мне подумают, хотя все, кто вокруг меня, уже разучились думать. Они, как малые дети, всему учатся заново – собирают пирамидки из фигур, раскладывают пазлы, вспоминают, как играть в пасьянс, чтобы утром опять всё забыть. Я в доме престарелых, в очереди на тот свет; ты тоже в очереди, Андре, но твоя очередь ещё далеко, и потому ты не понимаешь этого. Как и не понимаешь того, что творишь. Послушай старика, я был твоим учителем и куратором, ты был единственной надеждой на курсе, хотя так оно и бывает всегда. Тот, кто лучше других, либо сходит с ума, либо превращается в монстра. Умерь своего монстра, сынок, не гневи Бога, ты поморщился сейчас, я знаю. – Андре будто слышал, как смеется профессор, словно тот стоял сейчас перед ним. – Ну прости меня, старика; да, теперь и я в него верю, я теперь тоже в секте. Ты слышишь, как смеётся твой старик, смешно, правда? Из учёного в проповедники… И тебе, знаю, тоже смешно. У меня даже книга их есть. Здесь у всех она есть – входит, так сказать, в дорожный набор. В дорожный набор на тот свет. Белые тапки, халат и Библия – вот что в итоге нужно, а не стопки старых журналов с хвалебными статьями о себе. Сколько их было, да, Андре, этих статей? Даже ты обо мне писал свою курсовую. Помнишь? Но знаешь, что я чувствовал тогда? Я чувствовал себя