атмосфере второго этажа верхним чутьём взял тонкий аромат духов. Всё ясно! Полундра!
В дверях нашего отдела, перекрыв массивной тушей весь проём, подпирая притолоку, в состоянии изумительно большого вдохновения высился сам великий и неподражаемый Иванов-Бусиловский. Ни обойти, ни вскарабкаться. Настоящий тромб.
– Конечно, вам у нас понравится, де-воч-чки! – Ворковал он своим ещё более необыкновенно нежным, просто особеннейшим тенором, самым неотразимым из всего его поэтического арсенала. – Мр-р-р… А какая здесь рыбалка! А ра-аки!
– Да что вы говорите?! Надо же! Обожаю… раков! – Откликнулось из глубины отдела чьё-то лирическое меццо-сопрано. – А они кусаются?!
– Что вы, что вы?! Может, какой невежа разок и ущипнёт, хо-хо. – Аккуратно, в нос, как в тряпочку, посмеялся Бусиловский, не выходя из охотничьей стойки. А вид у него… будь хвост, наверняка бы охотничью дробь выстукивал. – Но это пустяки. Зато какие экземпляры попадаются! Не поверите – до килограмма весом. Клянусь честью! У меня, кстати, есть отличные стихи на эту тему…
Мы переминались за спиной поэта, ожидая паузу в его рачьем экспромте. Не дождались. Лёнька не выдержал и согнутым пальцем вежливо постучал в мягкую поясницу заместителя редактора.
– Разрешите войти, милостивый государь?!
– Кто там? – Не оборачиваясь, вдруг пискляво раздражилась поэтическая спина.
– А там кто?!
– Ах, Лёня. – Неохотно посторонился поэт. – Покурил?
– Категорически извиняюсь, дела! – Сурово произнёс Лёнька, направляясь к своему столу, и тут же принялся там демонстративно рыться в бумагах. – О раковых шейках давайте продолжим немного позже. Может быть, во внерабочее время. Как вы на это смотрите, Илья Михайлович?!
– Конечно. – Вынужден был признать не свою правоту Иванов-Бусиловский.
А Лёнька по-деловому звал меня. Надо было расширять плацдарм.
– Заходи, не бойся. Знакомься с новыми сотрудниками. Точнее, сотрудницами нашего отдела. Лена! Можно без реверансов. А это – Шурочка или Санечка! Как же всё-таки лучше?
– Не всё ли равно-о?! – Спокойно протянула Шурочка-Санечка.
Это у неё звучало меццо-сопрано. Пусть, конечно. Лишь бы не колоратурно-астматическое. Значит, это она раков любит. Хорошо бы, если только их.
– Нет – Шурочка! – Твёрдо, прежним баритоном произнёс Иванов-Бусиловский, пропустив меня и вновь укрепив в дверях свой поэтический волнорез. И застенчиво добавил нежным своим голосом: – Мне так больше нравится!
– Это для вас. – Даже не глянул в его сторону Лёнька. – А мне всё больше ладится Санечка. Как тебе, Вить?! Стесняешься?! Он у нас, девочки, вообще очень скромный, тихий и доверчивый, как птаха. Правда, иногда задолбывает на раз. Сильно правильный потому что.
Бусиловский наконец понял конкурентный расклад и всё-таки ушёл. Не стал соревноваться с молодняком. Временно. И тогда Лёньку наконец сорвало и понесло, как разбойничий бриг тайфуном – то есть, далеко-далече. Сначала немного, потом всё дальше и дальше.