осознаю, что не понимаю, как им пользоваться. У меня никогда в жизни не было смартфона. У меня есть только старая тётинастина нокиа, и то скажи спс.
– Господи, ну ничего сама не может! – восклицает Берта, листает список контактов, набирает «солнышко».
– Не всё то солнышко, – замечаю я, – что по утрам встаёт.
Спустя двадцать минут и сто семнадцать попыток я признаю:
– Не отвечает.
И в тот же миг трубка взвизгивает противным козлетоном:
– Алло.
– Дерьма кило, – отвечаю я по инерции, потому что меня бесит это тупое «алло».
– Что вам угодно? – интересуется трубка. Я представляю себе худосочного прыщавого задрота, который сам из себя пытается представить по меньшей мере наследного принца, и понимаю – Берта на это и повелась. Больше ничего хорошего в нём нет. Я видела его фотки начиная с четвёртого класса, я знаю, о чём говорю.
– Я беременна, – подсказывает Берта, и я, углубившись в свои мысли, машинально повторяю за ней:
– Я беременна.
– Да не ты, а я беременна! – шипит Берта, и я ни с того ни с сего повторяю и это. В трубке что-то булькает, и связь пропадает. Спустя ещё сто семнадцать попыток становится ясно: больше нам никто не ответит.
– И что теперь делать? – снова спрашивает Берта. Никакой фантазии.
– Снимать штаны и… ждать тётю Рахиль, – предлагаю я.
Это я зря предлагаю. Берта начинает завывать, так что насилу удаётся вытолкать её из квартиры.
***
Родителей у меня нет. И никогда не было. Наверное, это очень грустно, но я не знаю. Мне ведь не с чем сравнить.
Зато у меня есть тётя Настя, которая взяла надо мной опеку, чтобы получать определённую сумму. Какой процент из этой суммы тратится на меня, лучше не высчитывать. Раз в год, прежде чем приедут с проверкой органы опеки, тётя Настя идёт со мной в магазин «Смешные цены» и покупает что-нибудь из одежды. Питаюсь я в основном у Берты.
Её родители до смешного похожи на классических евреев из анекдотов. Софья Марковна – высокая, полная брюнетка с необъятным бюстом, певучим голосом и привычкой повторять «ой-вей». Лев Моисеевич – маленький тощий интеллигент в очочках, который преимущественно молчит, но уж скажет так скажет.
Я отчётливо вижу, как Софья Марковна, попеременно хватаясь то за пышную причёску, то за пышную грудь, грозится упасть в обморок, гоняет Льва Моисеевича за валерьянкой, за прибором для измерения давления, чёрт знает за чем, требует немедленно – немедленно!!! звонить тёте Рахили, и Лев Моисеевич плетётся куда пошлют, всем своим видом выражая скорбь своего великого народа.
Мне очень их жалко.
Но глупую Берту с её глупой любовью мне жалко не меньше.
Хотя она сучка ещё та. Это ж надо ж – у неё был секс, а она и не сказала ничего!
***
На следующее утро я вновь начинаю готовить портфолио. Мне довольно грустно, и грустные мысли сами без особых усилий вяжутся в строчки:
Жизнь, ответь, зачем ты мне дана?
Отчего страдать обречена?
Почему тоска теснит мне грудь?
Четвёртая строчка так