очень скоро превращаются в нечто непристойное; мои были таковыми ещё в день покупки, с которого прошло уже года два, поэтому Бертины жалобы не вызывают во мне особенного сочувствия.
– Почему обязательно здесь? – вопрошает Берта.
– А ты, – отвечаю я, – хотела бы жить на Манхэттене?
– Я хотела подальше от Москвы, – всхлипывает Берта, вытаскивая увязшую ногу. Бледно-голубые джинсы тоже безнадёжно испорчены.
– Это, по-твоему, где?
– Ну не знаю… ну, в Питере, – предполагает Берта.
– Щас, – я начинаю злиться. – Ещё скажи, в Лит не поступать из-за твоих…
– Пертурбаций, – подсказывает Берта, спотыкается об какую-то корягу, рвёт свои прекрасные джинсы и, не поднимаясь, стонет:
– Почему, ну почему Удельная?
– Название понравилось, – я пожимаю плечами, и мы продолжаем путь.
Денег, которые нам выдала мамаша мундиаля, не такая уж и кучища, как с перепугу показалось Берте. Ну то есть хватит, чтобы снять на пару месяцев халупу в Москве, но если не на пару, то лучше не в Москве. К тому же Софья Марковна непременно станет искать Берту по всей столице, а сюда ей и в голову не придёт заглянуть.
Когда я сообщила тёте Насте, что собираюсь с подругой снимать квартиру, она и ухом не повела. Один из её многочисленных кавалеров, дядя Толя, вытер нос рукавом и сказал:
– Ну я ж говорил, она из этих.
У дяди Толи были все основания для подобного утверждения. Дня три назад он пытался ухватить меня за то место, где у нормальных людей обычно бывает грудь, и получил в ответ такую матерную тираду, что, наверное, даже для себя открыл много нового.
В общем, я типичный представитель современной молодёжи – никакой духовности, как сказал какой-то мыслитель. Берта говорит, это Никола Флавийский, но по-моему, всё-таки дядя Гена со скотобойни, который придумал использовать для сексуальных игрищ свиную голову… но я опять отвлеклась.
Так вот – моим переездом никто особенно не был огорчён, а Берта оставила родителям записку следующего содержания:
Дорогие мамочка и папочка!
Я вас очень люблю, но малыша убить не позволю. Как только он родится, мы вместе с ним, если хотите, вернёмся домой. Поцелуйте от меня тётю Рахиль.
Ваша дочь Берта.
Разумеется, я бы придумала что-нибудь и пооригинальнее, но мне некому было оставлять подобных и бесподобных посланий. Не одно, так другое.
***
Я ведь предупреждала, что у меня топографический кретинизм? Предупреждала. Надо самой думать, а не таскаться за мной как самка барана. Спустя три часа поисков и метаний, когда я наконец, договорившись с сухощавой женщиной неопределённого возраста, вхожу в свою новую комнату, пахнущую клопами и канализацией, и падаю на узкую железную кровать, мне кажется, будто я попала в рай. Хотя, конечно, в раю никак не могло быть Берты.
– Зинка! – вопит она, вползая следом, – наш сосед, по-моему, эксгибиционист.
– С чего ты взяла? – бормочу я, проваливаясь в сон.
– Он показывал… показывал… – шепчет Берта.
– Фокусы? – предполагаю я.
– Нет,