обильными, пейджерами и прочими средствами сверхнадёжной и поминутно, без всяких задержек и сбоев негаданных, оплачиваемой связи, но в наши, доисторические, наверное, времена, и наличие несомненное такого, для всех соседей, общего, телефона, было жизненно важным, пожалуй, и составляло даже предмет, или, может, объект, некоторой, немалой, по меркам тогдашним, гордости, – ведь, если на то пошло, у большинства московских жителей и в помине такой вот роскоши не было.
Итак, звонок телефонный раздался у нас в коридоре.
Соседки меня подозвали.
Я подошёл. Взял трубку.
Звонил, разумеется, Батшев.
Надеялся на общение.
Очень уж пылко мечтал в гости ко мне попасть.
И тут я, сам толком не знаю – почему я так поступил, взял да и пригласил его, паренька-бултышонка, к себе.
Приезжай, мол. Прямо сейчас.
Продиктовал адрес.
Говорил вполне дружелюбно.
Сказал, чтобы он приезжал ко мне, сюда, через час.
В ответ я услышал, что он приехать готов даже раньше, что он способен быть здесь всего через полчаса.
Ну, тем лучше. Пусть будет так.
Тем быстрее слиняет отсюда.
Так я тогда рассуждал.
Я спокойно вернулся в комнату и сообщил Аркаше Пахомову с Колей Мишиным, что вскоре сюда, в наш рай осенний, приедет Батшев.
Пообщаться парень мечтает.
Познакомиться с нами поближе.
Счастлив очень, что я сегодня не отшил его, как и следовало поступить бы мне, проявившему непонятную доброту к суетливому, краснощёкому, подозрительному пареньку, но зачем-то, зачем – не знаю, пригласил его к нам сюда.
– Как? – воскликнул тогда Коля Мишин. – Это что же – тот самый румяный паренёк, неприятный, противный, которого я, на вечере в музее Политехническом, недавно, с эстрады выгнал?
Я подтвердил:
– Он самый.
Мишин спросил меня:
– На хрена он, скажи, здесь нужен?
Я ответил:
– Да я, признаться, толком и сам не знаю. Просился. В гости к поэту. Вот я его и позвал.
– Парню, хочу заметить, образовываться пора! – солидно сказал Пахомов. – Пусть приезжает. Мы его уму-разуму быстро научим.
– Такого научишь! – грустно, со вздохом, заметил Мишин. – Такие вот идиоты румяные ничему вообще научиться не могут. Жизнь сама и та ничему их, никогда, ни за что, не научит.
– Ну, ты, Коля, помягче бы всё-таки! – пробасил, закурив, Пахомов. – Паренёк ещё молод. Видел я его. Пускай приезжает. Глядишь, какая-то польза для него, бестолкового, будет. Не вечно же, согласитесь, ему, человеку ищущему, по всяким литобъединениям да вечерам поэзии, с их тоской сплошной, околачиваться!
И тогда я сказал друзьям:
– Есть у меня идея!
И, по наитию, вкратце изложил им, что можно сейчас нам, троим, предпринять.
Идея грядущего розыгрыша Пахомову с Мишиным, людям опытным в этих делах, чрезвычайно, с ходу, понравилась.
Выпивку мы, на время, отложили. С этим – успеется.
И – приступили к действиям.
Найденными в шкафу герасимовской московской тёщи кусками тканей мы, со вкусом и даже с шиком, проявив